[…]
Нет, товарищи, дискуссию в ЦО не следует сводить к крючкотворству. Нельзя подобными средствами увернуться от признания основного и несомненного факта, который состоит в том, что большинство РСДРП, поляки и большевики в том числе, решительно стоят: 1) за признание руководящей роли пролетариата, роли вождя в революции, 2) за признание целью борьбы завоевание власти пролетариатом при помощи других революционных классов, 3) за то, что на первое и, пожалуй, даже единственное место в числе этих «помощников» становится крестьянство. Кто хочет дискуссии по существу вопроса, тот должен попытаться оспорить хоть единое из этих трёх положений. Тов. Мартов ни единого из них по существу не разбирал. Т. Мартов забыл сказать читателю, что по каждому из этих трёх положений меньшевики стоят на точке зрения, отвергаемой партией, что к числу отвергнутых партией заблуждений относится именно меньшевизм и только меньшевизм! Политика меньшевиков в революции была как раз движением без цели и потому движением, зависимым от шатаний партии к.-д., — была таковой именно потому, что меньшевики не знали, нужно ли пролетариату стремиться к роли вождя? нужно ли ему стремиться к завоеванию власти? нужно ли ему иметь при этом в виду помощь какого-либо определённого класса? Незнание этого неминуемо и неизбежно осуждает политику социал-демократов на блуждания, на ошибки, на беспринципность, на зависимость от либералов.
Конференция не похоронила «диктатуру пролетариата и крестьянства» и не выдала вексель на её устранение из партийного обихода, а наоборот, подтвердила её, сделала ещё шаг к более полному её признанию. Лондонский съезд признал: 1) роль пролетариата как «вождя в буржуазно-демократической революции» и 2) «совместные действия» пролетариата и крестьянства, «служащие лишь целям общего натиска», действия, между прочим, и по «доведению революции до конца». Оставалось только признать целью борьбы в данной революции завоевание власти пролетариатом и крестьянством. Это сделано конференцией в формуле «завоевание власти пролетариатом, опирающимся на крестьянство».
Говоря это, мы вовсе не отрицаем и не затушевываем разногласий между большевиками и поляками. Польские с.-д. имеют полную возможность излагать эти разногласия и в своих отдельных изданиях на русском языке, и на страницах большевистских газет, и в ЦО. И польские с.-д. начали уже пользоваться этой возможностью. Если тов. Мартов достигнет той цели, которую он преследует, именно, чтобы польские с.-д. вмешались в наш спор, то все и каждый увидят нашу солидарность с ПСД против меньшевиков во всём основном, увидят, что расходимся мы лишь в частностях.
Что касается Троцкого, которого тов. Мартов заставил участвовать в устроенной им дискуссии третьих лиц, дискуссии всех, кроме дискутанта, то мы решительно не можем здесь входить в полное рассмотрение его взглядов. Это требовало бы особой большой статьи. Задевая ошибочные взгляды Троцкого, приводя обрывки этих взглядов, т. Мартов поселяет в читателях целый ряд недоразумений, ибо обрывки цитат не разъясняют, а запутывают дело. Основная ошибка Троцкого — игнорирование буржуазного характера революции, отсутствие ясной мысли по вопросу о переходе от этой революции к революции социалистической. Из этой основной ошибки вытекают те частные ошибки, которые т. Мартов повторяет, приводя пару цитат с сочувствием и одобрением. Чтобы не оставить дело в этом запутанном виде, в котором излагает его тов. Мартов, покажем, по крайней мере, неправильность этих, заслуживших одобрение т. Мартова, рассуждений Троцкого. Коалиция пролетариата и крестьянства «предполагает, что либо одна из существующих буржуазных партий овладевает крестьянством, либо что крестьянство создаст самостоятельную могучую партию». Это, очевидно, Неверно ни с общетеоретической точки зрения, ни с точки зрения опыта русской революции. «Коалиция» классов вовсе не предполагает ни существования той или иной могучей партии, ни партийности вообще. Это — смешение вопроса о классах с вопросом о партиях. «Коалиция» указанных классов вовсе не предполагает ни того, чтобы одна из существующих буржуазных партий овладела крестьянством, ни того, чтобы крестьянство создало могучую самостоятельную партию! Теоретически это ясно из того, что, во-первых, крестьянство особенно трудно поддаётся партийной организации, во-вторых создание крестьянских партий — особенно трудный и длительный процесс в буржуазной революции, так что «могучая самостоятельная» партия может явиться например, лишь ко времени окончания революции. Из опыта русской революции тоже ясно, что «коалиция» пролетариата и крестьянства осуществлялась десятки и сотни раз в самых различных формах без «всякой могучей самостоятельной партии» крестьянства. Коалиция эта осуществлялась, когда было «совместное действие», скажем, совета рабочих депутатов и совета солдатских депутатов, или железнодорожного стачечного комитета, или крестьянских депутатов и т.д. Все подобные организации были преимущественно беспартийны, и, тем не менее, «коалиция» классов безусловно имела место в каждом совместном действии таких организаций. Крестьянская партия при этом намечалась, зарождалась, возникала — в виде «Крестьянского союза»150 1905 года или «Трудовой группы» 1906 года — и, по мере роста, развития, самоопределения такой партии, коалиция классов принимала различные формы, начиная от неопределённых и неоформленных и кончая вполне определёнными и оформленными политическими соглашениями. Например, после разгона первой Думы были выпущены следующие три призыва к восстанию 1) «К армии и флоту»; 2) «Ко всему российскому крестьянству»; 3) «Ко всему народу». Под первым воззванием подписались с.-д. думская фракция и комитет «Трудовой группы». Обнаружилась ли в этом «совместном действии» коалиция двух классов? Конечно, да, Отрицать это — значит именно крючкотворствовать или превращать широкое научное понятие «коалиции классов» в узкое юридическое, почти нотариальное, я сказал бы, понятие. Далее, можно ли отрицать, что этот совместный призыв к восстанию, подписанный думскими депутатами от рабочего класса и крестьянства, сопровождался совместными действиями в частичных лестных восстаниях представителей обоих классов? Можно ли отрицать, что совместный призыв к общему восстанию и совместное участие в местных и частичных восстаниях обязывает сделать вывод о совместном образовании временного революционного правительства? Отрицать это — значило бы крючкотворствовать, сводить понятие «правительства» исключительно к законченному, оформленному явлению, забывать о том, что законченность и оформленность проистекают из незаконченности и неоформленности.
Далее, второй призыв к восстанию подписан Центральным Комитетом (меньшевистским!) РСДРП, тоже партии с.-р., Всероссийским крестьянским союзом, Всероссийским железнодорожным151 и Всероссийским учительским союзом152, кроме комитета Трудовой группы и социал-демократической фракции, а под третьим призывом к восстанию стоит подпись ППС и Бунда153 плюс все предыдущие подписи, кроме трёх союзов.
Вот вам оформленная политическая коалиция партий и беспартийных организаций! Вот вам «диктатура пролетариата и крестьянства», провозглашённая в виде угрозы царизму, в виде призыва ко всему народу, но ещё неосуществлённая! И в настоящее время едва ли много найдется с.-д., которые бы согласились с меньшевистским «Социал-Демократом»154 1906 года, №6, где говорилось про эти призывы: «В указанном случае наша партия заключила с другими революционными партиями и группами не политический блок, а боевое соглашение, которое мы всегда считали целесообразным и необходимым» (ср. «Пролетарий» №1, 21 августа 1906 года и №8, 23 ноября 1906 года*). Боевое соглашение нельзя противопоставлять политическому блоку, ибо оно входит в это последнее понятие. Политический блок осуществляется в различные исторические моменты то «боевым соглашением» в деле восстания, то парламентским соглашением насчёт «совместных действий против черносотенцев и против к.-д.» и т.п. Идея диктатуры пролетариата и крестьянства нашла своё практическое выражение в течение всего хода революции в тысяче форм, начиная от подписи манифеста о неплатеже налогов и о взятии обратно вкладов (декабрь 1905 г.) или от подписи призывов к восстанию (июль 1906 г.) и кончая голосованиями во II и в III Думах в 1907 и 1908 годах.
* См. Сочинения, 5 изд., том 13, стр. 348-364 и том 14, стр. 112-124. Ред.
Точно так же неверно второе заявление Троцкого, приводимое т. Мартовым. Неверно, что «весь вопрос в том, кто даст содержание правительственной политике, кто сплотит в ней однородное большинство» и т.д. Это особенно неверно, когда т. Мартов приводит это как довод против диктатуры пролетариата и крестьянства. Троцкий в этом рассуждении сам допускает «участие представителей демократического населения» в «рабочем правительстве», т.е. допускает правительство из представителей пролетариата и крестьянства. На каких условиях допускать участие пролетариата в правительстве революции, — вопрос особый, и по этому вопросу, очень может быть, большевики не сойдутся не только с Троцким, но и с польскими с.-д. Но вопрос о диктатуре революционных классов никоим образом не сводится к вопросу о «большинстве» в том или ином революционном правительстве, об условия допустимости участия с.-д. в том или ином правительстве.
Наконец, всего более неверно третье из приводимых т. Мартовым мнений Троцкого, которое кажется т. Мартову «справедливым»: «пусть даже оно (крестьянство, сделает это («присоединится к режиму рабочей демократии») не с большей сознательностью, чем оно обычно присоединяется к буржуазному режиму». Пролетариат не может ни рассчитывать на несознательность и предрассудки крестьянства, как рассчитывают на них и опираются на них владыки буржуазного режима, ни предполагать сохранение в революционный период хотя бы обычной несознательности и пассивности крестьянства. Факты из истории русской революции показывают, что первая же волна подъёма, в конце 1905 года, сразу толкает крестьянство к такой политической организации (Всероссийский крестьянский союз), которая, несомненно, являлась зародышем особой крестьянской партии. В I и во II Думах, несмотря на истребление контрреволюцией первой смены передовых крестьян, крестьянство — на этот раз впервые в общенациональном масштабе, в всероссийских выборах — сразу кладет основание «Трудовой группе», несомненному зачатку особой крестьянской партии. В этих зародышах и зачатках много неустойчивого, неопределённого, шаткого, это несомненно, но если начало революции создало такие политические группировки, то не подлежит ни малейшему сомнению, что революция, доведённая до такого «конца» или, вернее, до такой высокой степени развития, как революционная диктатура, создаст более оформленную и более сильную революционно-крестьянскую партию. Рассуждать иначе — значило бы предполагать, что у взрослого человека некоторые существенные органы могут остаться младенческими по величине, форме, степени развития.
Во всяком случае, вывод т. Мартова, что конференция согласилась именно с Троцким в вопросе о взаимоотношении между пролетариатом и крестьянством в борьбе за власть, есть поразительное несоответствие с фактами, есть попытка, поистине, «высосать» из слова то, что на конференции вовсе не обсуждалось, не приводилось, не имелось в виду.
Задевая Каутского, т. Мартов опять-таки в немногих словах сосредоточивает такое обилие неверностей, что для ответа ему по существу неминуемо приходится рассказывать читателю чуть ли не всё с начала.
Совершенно неверно, что «многие, в том числе и Ленин в предисловии к статье Каутского о «Перспективах»*, решительно отрицали буржуазный характер нашей революции», и точно так же неверно, что Каутский «объявлял русскую революцию не буржуазной». Дело было совсем иначе.
* См. Сочинения, 5 изд., том 14, стр. 221-227. Ред.
Плеханов обратился с вопросами ко многим представителям международной социал-демократии, причём в 1-ом вопросе спрашивал об «общем характере» русской революции, а во 2-ом — о «поведении социал-демократической партии по отношению к буржуазной демократии, которая по-своему борется за политическую свободу». В такой формулировке вопросов заключались уже две ошибки т. Плеханова против марксизма: первая ошибка — смешение «общего характера» революции в смысле её общественно-экономического содержания с вопросом о движущих силах революции. Марксисты не могут смешивать этих вопросов, не могут даже непосредственно выводить ответ на второй вопрос из ответа на первый без особого конкретного анализа. Вторая ошибка — смешение вопроса о роли крестьянства в нашей революции с ролью буржуазной демократии вообще. На самом деле и крестьянство и либералы подходят под научное понятие «буржуазной демократии», но отношение пролетариата к этим двум разновидностям «буржуазной демократии» неизбежно должно быть существенно различным.
Каутский сразу заметил ошибки т. Плеханова и исправил их своим ответом. В смысле общественно-экономического содержания революции Каутский не только не думал отрицать её буржуазный характер, а, напротив, решительно признал таковой. Вот относящиеся сюда заявления Каутского в тех самых «Перспективах», которые так глубоко неправильно излагает т. Мартов:
«Теперешняя революция (в России) может повести в деревне лишь к созданию крепкого крестьянства на основе частной собственности на землю и этим вырыть между пролетариатом и имущей частью сельского населения такую же пропасть, какая существует уже в Западной Европе. Поэтому, нельзя себе представить, чтобы теперешняя русская революция повела уже к введению социалистического способа производства, даже если бы она временно и предоставила социал-демократам кормило правления» (стр. 31 перевода под ред. Н. Ленина).
В предисловии Ленина именно это место имеется в виду, когда говорится (стр. 6, там же): «Нечего и говорить, что основные положения всех русских с.-д. о несоциалистическом характере крестьянского движения, о невозможности возникновения социализма из мелкого крестьянского производства и т.д. целиком (курсив Н. Ленина в предисловии) разделяет Каутский». Утверждение т. Мартова, что Ленин решительно отрицал буржуазный характер нашей революции, решительно противоречит истине. Ленин говорит как раз обратное. Каутский решительно признал нашу революцию буржуазной по общему характеру в смысле общественно-экономического содержания революции.
«На первый вопрос» Плеханова, — писал там же Каутский, — «мне кажется, нельзя ответить просто в том или ином смысле. Время буржуазных революций, т.е. революций, движущей силой которых явилась буржуазия, миновало, миновало и для России… Буржуазия не принадлежит к движущим силам современного революционного движения в России, и постольку это движение не может быть названо буржуазным» (стр. 29). Читатель видит, что Каутский с полнейшей ясностью определяет здесь, о чём идёт речь, — с полнейшей ясностью говорит о буржуазной революции не в смысле общественно-экономического содержания, а в смысле революции, «движущей силой которой является буржуазия».
Далее. Вторую ошибку Плеханова Каутский поправил тем, что ясно и определённо размежевал «либеральную» и крестьянскую буржуазную демократию. Каутский признал, что «в общности интересов промышленного пролетариата и крестьянства заключается революционная сила русской социал-демократии», что «без крестьян мы не можем теперь одержать в России победы» (стр. 31). Интересно отметить, — по тому неинтересному вопросу об «и», который наполняет принципиальную дискуссию т. Мартова, — что Каутский в этой же статье, т.е. в 1906 году, употребляет на одной странице и выражение «опереться» («на какой класс может опереться русский пролетариат?») и выражение: «союз пролетариата с другими классами в революционной борьбе должен, прежде всего, основываться на общности экономических интересов» (стр. 30).
Не обвинит ли т. Мартов К. Каутского в том, что он в 1906 году, предвидя декабрьскую конференцию РСДРП 1908 года, задался целью «сбить с толку читателей», «замазать и заклеить» разногласия между большевиками и польскими с.-д., «крючкотворствовать» и т.п.?
Заметим, что, защищая идею союза пролетариата и крестьянства в буржуазной русской революции, Каутский в сущности не выдвигает никакой «новой» идеи, а всецело идёт по стопам Маркса и Энгельса. Маркс писал в 1848 году в «Новой Рейнской Газете»155: «Крупная буржуазия — речь идёт о немецкой буржуазии после 18 марта 1848 г. — антиреволюционная с самого начала, заключила оборонительный и наступательный союз с реакцией из страха перед народом, т.е. перед рабочими и демократической буржуазией» (см. третий том изданного Мерингом собрания сочинений Маркса: по-русски вышли пока только два тома). «Немецкая революция 1848 года, — писал Маркс 29 июля 1848 года, — есть лишь пародия французской революции 1789 г. …Французская буржуазия 1789 года ни на минуту не покидала своих союзников, крестьян… Немецкая буржуазия 1848 года без всякой зазрения совести предает крестьян…»
Маркс ясно противополагает здесь по отношение к буржуазной революции контрреволюционную буржуазию в союзе с реакцией рабочему классу плюс демократическая буржуазия, т.е., главным образом, крестьянство. И нельзя думать, что этот взгляд объясняется незаконченностью социалистического мировоззрения Маркса в то время. 44 года спустя, в 1892 году. Энгельс писал в своей статье «Об историческом материализме («Neue Zeit», XI, т. I; по-русски — в сборнике «Исторический материализм»): «…во всех трёх великих буржуазных революциях» (реформация и крестьянская война XVI века в Германии, английская революция XVII века и французская — XVIII) «боевой армией являются крестьяне… Исключительно благодаря вмешательству крестьянства» (йоменри — в английской революции) «и плебейского элемента городов борьба была доведена до последнего решительного конца, и Карл I угодил на эшафот».
Следовательно, особенность русской буржуазной революции состоит только в том, что вместо бывшего на втором месте в XVI, XVII и XVIII веках плебейского элемента городов — в XX веке выступает на первое место пролетариат.
Заключаем. Тов. Мартов задел крайне важный вопрос, который заслуживает обстоятельнейшей дискуссии на страницах ЦО партии. Но этот вопрос нельзя «задевать», его надо разбирать по существу, опираясь не только на учение Маркса и Энгельса, но и на опыт русской революции в 1905-1907 годах.
Мысль, что революционная диктатура пролетариата и крестьянства есть народническое пленение социал-демократов, вызывает лишь улыбку. В народническом пленении рассуждающие так quasi*-марксисты должны бы были обвинить в первую голову Каутского, Маркса и Энгельса. Во всех великих буржуазных революциях решающую победу мог одерживать только пролетариат (более или менее развитой) в союзе с крестьянством, и таково же условие победы буржуазной революции в России. Опыт 1905-1907 годов каждым крупным поворотом событий давал практическое подтверждение этой истины, ибо на деле все решительные выступления, и «боевые» и парламентские, были именно «совместными действиями» пролетариата и крестьянства.
* — лже. Ред.
В.И. Ленин. ПСС, т. 17.