Дмитрий Костенко

Вот и заработали… капитализм
(В защиту идейного наследия Мао Цзэдуна)

Беречь каждую крупицу революционного опыта

Опубликованная в первом за этот год номере «Мысли» статья Р.С. Каландарова «Во всём ли прав Мао?» вызвала у меня поток ностальгических воспоминаний. Вспомнился мне прилавок книжного магазина 1970-х годов, в эпоху книжного дефицита сплошь забитый никому не нужными брошюрами под заголовками «Осторожно, маоизм!» или «Опасным курсом!». Тогда я думал что подобную литературу, обслуживающую сиюминутные интересы власти никто не читает. Ведь всё это писалось недоучками, которым не хватало знаний, чтобы стать настоящими востоковедами, и потому делавшими карьеру по партийной линии. Это писалось такими «специалистами», как идеологическая подстилка всех режимов Федор Бурлацкий, который недавно переиздал свою книгу 1970-х годов о Мао, просто заменив все упреки в отступлении от коммунизма на упреки в «антидемократичности». Это писалось и такими «корифеями» как штангист Юрий Власов, который просто надергал из воспоминаний своего отца, бывшего в годы войны советским представителем в Янъани, все гадости о Мао. Но оказалось, что у всей этой литературы был по крайней мере один благодарный читатель — товарищ Каландаров, и сегодня повторяющий в своей статье всё те же самые аргументы.

В некоторых пассажах его статьи относительно «раздувания роли вождя» мне послышались отголоски разоблачения «культа личности» на XX съезде. Если это так, то мы говорим на разных языках. Если все же принять нашу общую приверженность революционной традиции 1917-1953 годов, то главным для понимания политики Китая при Мао должен стать ответ на вопрос, чем был Советский Союз в последующие годы.

Большинство нынешних российских компартий отвечают на этот вопрос однозначно: у нас до 1991 года был социализм, правда похуже, чем при Иосифе Виссарионовиче, но «тоже социализм». Большинство же зарубежных компартий (речь идет не о тех «коммунистах» промосковской ориентации, что вплоть до августа 1991 г. пресмыкались перед Горбачёвым, а о ревнителях сталинской традиции), считают, что нашей стране в период между 1953 и 1961 годом начались процессы, завершившиеся реставрацией капитализма в форме «социал-империализма». И потому в ответ на все упреки вроде войны из-за Даманского они отвечают, что это были столкновения социал-империалистической державы с подлинно социалистической. Конечно, советскому человеку трудно примириться с таким названием. Но разве в социалистической стране мог, например, произойти расстрел рабочих, который имел место в Новочеркасске? Надо сказать, что сегодня на Западе и в Третьем мире настоящие сторонники революционной антиревизионистской, или, иначе говоря, сталинской традиции — это либо маоисты, либо последователи Энвера Ходжи. И те, и другие признают хрущёвско-брежневский СССР социал-империалистической державой. С ними можно соглашаться или нет, но их анализ стоит понять. И надо знать, что они ещё в 1970-е годы призывали советских людей восстать, что сегодня с изрядным запозданием делаем и мы, когда, как говорится, «поезд ушёл» и ушёл очень далеко.

Что же касается вьетнамо-китайской войны, поддержки моджахедов и конфликта в Кампучии, то обвинения Каландарова в адрес Мао, умершего в 1976 году, и вовсе неуместны, поскольку в этот момент в Пекине уже заправляли ставленники Дэн Сяопина.

В свое время Маркс назвал парижских коммунаров «штурмующими небо» и, несмотря на все ошибки и поражение Парижской коммуны, объявил её опыт бесценным для пролетарских революционеров следующих эпох. Столь же бесценным для нас является, несмотря на все ошибки и поражения, и опыт строительства социализма в Китае. Товарищ Каландаров риторически вопрошает: «Почему вождь не разглядел капитализаторов. Что будет после очередного гениального вождя?». Более чем странный вопрос, ибо Каландаров знает, что именно Мао первым разглядел капитализаторов и у нас, и в Китае. Кроме того, Каландаров, конечно же, знает, что, до сих пор, к сожалению, ещё не было случая, чтобы после смерти первых революционных вождей не произошло бы перерождение их преемников. Да, сегодня практически все самостоятельные масштабные попытки создания нового общества потерпели временное поражение. Конечно, можно копаться в истории, выискивая, где и что было сделано неправильно, а найдя, кричать: «Ату их! У них был мелкобуржуазный уклон». Но, думается, правильнее было бы отнестись к этому так, как Маркс относился к опыту Парижской Коммуны. Ведь до сих пор не создано железного алгоритма, следуя которому можно шаг за шагом без особых проблем построить коммунизм. Каждый пример построения и поражения социализма должен быть для нас копилкой опыта и предметом для анализа. И здесь надо заметить, что по части наработок механизмов, которые могли бы предохранить социализм от перерождения, опыт Китая во многих отношениях может дать Советскому Союзу много очков вперёд.

В Советском Союзе в соответствии с догматически понятым марксизмом считалось, что развитие производительных сил решает все вопросы. Мол, переплюнем Америку по части изобилия и все побегут строить вслед за нами в социализм. Экономика — это всё, а то, что у людей в голове, — это фактор вторичный, лишь бы соблюдались внешние приличия. Иначе в Китае — там понимали, что материальное абсолютно необходимо, но недостаточно! Понимали и то, что сознание вторично, но отнюдь не второстепенно! Поэтому важнейшее значение придавали идеологии, воспитанию человека нового общества, человека для которого общественное стояло бы выше личного, человека, который бы мог жить при коммунизме.

Это у Каландарова всё получается гладко: поднять уровень сознательности народных масс так, чтобы они сами начали управлять государством. А в жизни всё сложнее. Разве большевики не пробовали дать власть Советам, заводы под управление выбранным рабочими фабзавкомам? Пробовали. Но оказалось, что энтузиазм первых дней революции выветривается и идеальная советская демократия не работает так, как это ожидалось. А предшествующие революции десять тысяч лет частнособственнического общества сказываются и ещё как! И пришлось де-факто передавать полномочия от Советов — партийным органам, над производством ставить начальниками назначенных директоров. Шестерёнки худо-бедно вертелись. И ведь именно у нас и укоренился тот самый бюрократизм, который Каландаров приписывает китайцам.

Воспитание Нового человека эпохи социализма, для которого общественное всегда стояло бы на первом месте, а личное на втором, в период до смерти Мао оставалось для КПК одной из важнейших задач. И китайские товарищи достигли в этом небывалых успехов. До сих пор врачи-наркологи ломают себе голову, как это так получилось, что накануне установления народной власти в Китае было 40 миллионов заядлых курильщиков опиума, а к середине 1950-х не осталось ни одного? Как же так? А вот так, перевоспитала их народная власть в народных коммунах, на сельхозработах. Подверглись правильной идеологической обработке. И если уж такое социальное зло, как наркомания, китайским коммунистам удалось победить, то почему бы не справиться и с таким злом как частнособственнические инстинкты.

Да, в Китае меньше расстреливали и больше воспитывали, считая, что безнадёжных нет. Энвер Ходжа, однажды приехав на съезд Компартии Китая, удивился, когда на трибуну вышел Ли Лисань и начал каяться в том, какие ошибки он прошлые годы совершал и в каких уклонах участвовал. Энвер Ходжа удивился: «Да что этот, давно заклеймлённый оппозиционер, здесь делает? У нас бы его давно в два счета к стенке поставили!» А китайские товарищи ему говорят: «Опыт того кто, ошибался и осознал свои ошибки, может послужить воспитанию многих».

Массовые кампании самокритики, когда каждый должен был анализировать собственные ошибки перед лицом коллектива и критиковать товарищей, способствовали пробуждению активности, делали проводимую партией политику делом не одной лишь верхушки.

В Китае при Мао широкие народные массы реально вовлекались в политические процессы, происходившие в стране, и борьба с перерождением партийного и государственного руководства, высшей точкой которого стала Великая пролетарская культурная революция, велась не при помощи репрессивных органов, а усилиями самых широких слоёв населения. В Китае осуществлялось то, что называлось «линией масс», то есть контроль со стороны наиболее сознательных представителей народа, беспартийных активистов над функционерами партийного аппарата.

Из статьи Каландарова видно, что он не знает, что собой представляла Культурная революция, зачем понадобилось председателю КПК устанавливать некую «военно-бюрократическую диктатуру» и разгонять свою же партию. Но это надо знать и понять! Культурная революция была антибюрократическим восстанием масс, осуществленным под руководством вождя. Дело в том, что партийный аппарат, возглавляемый тогда Генеральным секретарем Дэн Сяопином и государственный во главе с Председателем республики Лю Шаоци (китайским Хрущёвым) готовили отстранение Мао Цзэдуна, занимавшего тогда пост Председателя КПК, от реальной власти, собираясь сделать его лишь почётным председателем. Они были уверены в своём успехе — партийный и государственный аппарат на их стороне, и, казалось бы, кто им может помешать?

Но Мао, используя Комиссию по делам культурной революции, напрямую обратился к молодёжи, отрядам красногвардейцев — хунвейбинов с призывом разоблачать партийных бюрократов, идущих по капиталистическому пути. И пошли молодые красногвардейцы штурмовать парткомы и выволакивать на улицу проводников буржуазной идеологии. Наши партийные бонзы потому и изливали потоки ненависти на Китай, что представляли себе, что народные массы могут и их точно так же вытащить на площадь, надеть позорный бумажный колпак и заставить каяться в своих прегрешениях. И делалось это абсолютно открыто и гласно — каждый мог вывесить на стене рукописную стенгазету-дацзыбао, в которой сообщал о проступках того или иного чинуши, и возмущённый народ брал его в оборот.

А ведь в отличие от наших партократов все эти линь бяо, лю шаоцы и дэн сяопины начинали как настоящие коммунисты — они вступали не в правящую партию, сулившую карьерный рост, а в нелегальную организацию, членство в которой сулило расстрел, пытки, тюрьму. Но, оказавшись наверху, эти люди переродились — захотели законсервировать свое привилегированное положение. А Мао не хотел почивать на лаврах. Мао хотел строить коммунизм.

Основной постулат идеологической литературы в СССР времен «развитого социализма»: социализм у нас в основном построен и дальше он сам по себе будет поступательно и планомерно развиваться. Помните успокоительное изречение: «Все дороги ведут к Коммунизму»? Ни кризисов тебе, ни стагнаций, а прямая и накатанная колея в светлое будущее. Это не просто отступление от марксизма, это даже не гегелевская идеалистическая диалектика, а тупой и вульгарный детерминизм — вера в то, что всё устроится само собой. В этом отношении Мао был гораздо большим марксистом-диалектиком, он знал, что при социализме кризисы никуда не исчезнут. Но чтобы кризис не привел к свержению социалистического строя, такой кризис нельзя пускать на самотёк. И если появляются его первые признаки, надо взять на себя руководство ситуацией — такова философская подоплёка Культурной революции.

Что же касается неудачного эксперимента форсированного развития экономики в 1958-1959 году, известного как Большой скачок, то экономическая его часть действительно закончилась неудачей, но была и другая, не менее важная, идеологическая часть. Р.С. Каландаров пишет о том, что в эти годы в Китае нарушался важный для социализма принцип материальной заинтересованности. Да, нарушался! А как, интересно, вы хотите превратить в коммунизм мир материально заинтересованных жучков, которые тащат в свои норы всё, что плохо лежит? Эти занятые обустройством своего быта «крепкие хозяева» всегда были и будут питательной средой для реставрации капитализма. И у нас, в СССР, всегда были «вожди», утверждавшие, что именно их частнособственнические инстинкты помогут приползти к коммунизму. Помните? И Богданов, и Бухарин, и Хрущёв с Косыгиным, не говоря уж о Горбачёве! Ах, материальная заинтересованность! Ах, надо дать заработать! Обогащайтесь! Вот и заработали… капитализм.

Мао же пытался уже в условиях социализма внедрять коммунистические принципы — заменить мелкие сельхозкооперативы — коммунами, внедрять принцип распределения по потребностям», уничтожить домашние кухни, полностью заменив их общественными столовыми. Отнюдь не все из этих экспериментов были так уж абсурдны, как пыталась нам это представить пропагандистская литература 1970-х годов. Например, в китайской армии каждый генерал должен был отслужить по два месяца в году рядовым. Ну, скажите, была бы в нашей армии дедовщина или голодные солдаты-дистрофики, если бы взяли на вооружение этот китайский опыт? Или, например, посылали на трудовое перевоспитание высшее руководство партии и государства ворочать камни на строительстве плотин, совмещать интеллектуальный труд с физическим. Вот что вспоминает об этом личный врач Мао: «Я с помощью лопаты выковыривал булыжники и грунт из русла реки. Затем цеплял их на коромысло и плёлся к вагонеткам. Тогда мне было тридцать восемь лет и я не жаловался на здоровье. В юности я много занимался гимнастикой и баскетболом, но то, что мне приходилось делать здесь, не могло сравниться ни с какими спортивными нагрузками. Казалось, мои мышцы вот-вот лопнут от напряжения… Резервы моего организма были полностью исчерпаны, каждый шаг доставлял невыносимые муки. Но никто не желал, чтобы его назвали несознательным или дезертиром».

В статье «Во всем ли был прав Мао?» полностью обходится вниманием такой важный момент истории, как Великая советско-китайская полемика начала 1960-х годов и тот факт, что тогдашнее китайское руководство последовательно защищало идейное наследие И.В. Сталина от нападок хрущёвских ревизионистов. Причём, что интересно, в Китае объективно освещались обе позиции — и китайские аргументы и советские. В СССР же давалась лишь точка зрения советского руководства, китайская же точка зрения или замалчивалась, или фальсифицировалась. Да, и как, в самом деле, можно было оправдать то, что Хрущёв предлагал политику мирного сосуществования с империализмом и подменял государство диктатуры пролетариата неким эфемерным «общенародным» — это шло в полный разрез с марксистско-ленинской традицией.

Да, в 1972 году Мао встретился с Киссинжером и Никсоном. Пинг-понговая дипломатия не лучшая страница истории КНР. А СССР? Он что — вплоть до перестройки противостоял американскому империализму? Ха-ха, расскажите это кому-нибудь другому! А «разрядка международной напряженности», а упомянутое выше «мирное сосуществование», а Брежнев, обнимающийся с Никсоном, в тот момент, когда на вьетнамские деревни падали напалмовые бомбы. Причём, здесь надо иметь ввиду и следующее: СССР имел практически полный паритет с США по части вооружений, да и в экономике по инерции ещё сохранял многое достигнутое в сталинские времена. А Китай был в гораздо худшем положении, причём в значительной мере из-за того, что был предан хрущёвско-брежневским руководством.

Вслед за идеологическими бойцами брежневской эпохи Р.С. Каландаров с лёгкостью бросается ярлыками: «мелкобуржуазно-крестьянские» взгляды, «оказавшая влияние на Мао буржуазная и феодальная идеология», «частнособственнические инстинкты». Ну, уж с этими инстинктами, как мы установили выше, в Китае боролись так, как не боролись, пожалуй, нигде в социалистическом лагере. Что же до обвинения Мао в том, что его идеология была крестьянской, а не пролетарской, то достаточно почитать «Красную книжечку» и посчитать, сколько раз там упоминается рабочий класс и сколько крестьянство. Уверяю вас: о рабочем классе там написано раз в 50 больше. Это лыко в строку советские обличители маоизма ставили Мао оттого, что в отличие от догматиков, которые в конце 1920-х пытались поднимать восстания в городах и терпели поражение, Мао сделал ставку на партизанскую войну в сельской местности. И одержал победу. А то, что Мао прекрасно знал и использовал традиционную китайскую литературу и философию — это то же самое, что обвинять Маркса в том, будто он находился в плену идей буржуазного экономиста Адама Смита или под влиянием полуфеодального прусского философа Гегеля.

Я бы вообще посоветовал товарищу Каландарову поменьше доверять пожелтевшим полемическим брошюркам, по ветхости уже не годным даже для отхожего места, и побольше уделять внимание первоисточникам, благо, что изданный в 1950-е годы трёхтомник Мао у нас не запрещали даже в самый разгар антимаоистской истерии. К оригиналам работ Мао стоит обращаться хотя бы для того, чтобы не использовать искаженные и усечённые недобросовестными полемистами цитаты, вроде расхожей: «Винтовка рождает власть». Впервые это было сказано в 1927 году по конкретному поводу. Тогда китайским коммунистам, доверявшим союзу с Гоминданом, устроили кровавую баню чанкайшисты, а у Компартии не оказалось своих военных отрядов. Коммунисты слишком увлеклись работой с гражданским населением, созданием профсоюзов, а военная работа была позаброшена, что и привело к катастрофе. Вот Мао и напомнил тогда о военной работе. Позднее же он подчеркивал, что эту его цитату не стоит понимать, как призыв выпячивать одну лишь военную сферу деятельности: «Каждому члену партии следует понять, что винтовка рождает власть. Наш принцип заключается в том, что этой винтовкой командует партия, винтовке же никогда не будет дано право командовать партией». Согласитесь, — смысл совершенно иной.

Чеканные фразы, используемые товарищем Каландаровым, — вроде: «Повышать уровень сознательности широких масс до уровня пролетарского авангарда», подразумевают ответ: «Есть такая партия», «Есть партия, которая так делала». В тех брошюрах, из которых он черпал свои аргументы, всё было ясно: эта партия — КПСС. И действительно, так было при Ленине и при Сталине. Но так же было и в Китае при Мао. Однако, подобные поучения лишь изобличают неуместную гордыню. Можем ли мы сказать, что сегодня такой партией является, например, РКРП-РПК? Увы! С учётом наших скромных успехов странно критиковать великую историю партии, пришедшей с боями к власти в огромной стране.

Важнейшим, на мой взгляд, аспектом идейного наследия Мао является представление о непрерывности революционного процесса, для воплощения в жизнь которой не хватило одной Культурной революции. Эта идея не имеет ничего общего с бреднями Троцкого о «перманентной революции», в которых на основе постулата о невозможности построения социализма в одной отдельно взятой стране пессимистически утверждалось, что без экспансии вовне любая пролетарская революция обречена. Мао же говорил о том, что непрерывным должен быть революционный процесс внутри страны, уже социализм построившей, и для того, чтобы сохранить живой огонь революции, должна непрерывно вестись борьба с буржуазным перерождением, одна культурная революция следовать за другой. И так до тех пор, пока в горниле этих революций не вызреет человек новой эры — эры коммунизма.

Невозможно переоценить значение идей Мао, состоящее в том, что он первым научно показал гибельность ревизионистского КПСС, вскрыл основные причины трагедии, которую в упор не желали видеть наши ревизионисты и подавляющее большинство обманутых ими советских людей, а также указал практические направления борьбы с буржуазным перерождением внутри социалистического общества. Величие идей Мао раскрылось и в том, что, когда ревизионизм КПСС, казалось, уже полностью пресёк все надежды на достижение коммунизма, эти идеи дали новое дыхание мировому коммунистическому движению и способствовали рождению новых и действительно революционных коммунистических партий. И когда после краха КПСС, тысячи ренегатов, кто грустно, а кто и радостно, заскулили, что «коммунизм умер навсегда», и прохрущёвские «компартии» стали в одночасье рушиться, как карточные домики, эти новые коммунистические партии в новых условиях своей бескомпромиссной революционной борьбой ясно дали понять, что — нет, коммунизм не умер!

Ещё В.И. Ленин показал, что победоносная революционная борьба возможна отнюдь не только в наиболее промышленно разбитых странах. Однако вульгарные «марксисты» продолжали твердить, что борьба за социализм в слаборазвитых странах бессмысленна. Мао Цзэдун, творчески развивая учение Ленина, на примере Китайской революции убедительно показал ложность таких утверждений и тем самым вдохновил многие народы мира на борьбу за социализм. При этом он обогатил и методологию этой борьбы, разработав теорию затяжной партизанской воины в слаборазвитых странах. Таким образом, идеи Мао вновь подтвердили свою актуальность и для нашего времени.