40 лет назад, 16 мая 1966 года Центральный Комитет Коммунистической партии Китая объявил о начале Великой Пролетарской Культурной Революции. Эта революция, ещё более, чем Октябрьская революция 1917 года в России, рассматривается как отклонение от «нормального» пути развития, как «вывих» истории, который ни в коем случае не должен повториться, место которому лишь в учебниках истории в назидание будущим поколениям.
Нам не хватает знаний об этой революции. И, как это часто бывает на рынке идей, при отсутствии достойного продукта дыры затыкаются дешёвым суррогатом. Так, на тему китайской революции в
Культурная революция является одним из лучших учебников по марксизму, уже потому что совершенно не соответствует схемам позитивистского «марксизма» хрущёвско-брежневского или догматично-троцкистского разлива. Современные руководители Коммунистической партии Китая, построившие в своей стране самую жёсткую неолиберальную модель капитализма под вывеской «рыночного социализма», также проклинают Культурную революцию. Даже положительная роль «китайского Ленина» — Мао Цзэдуна — признаётся ими лишь до 1966 года.
Но существует и другое отношение к Культурной революции, отличное от того, которое исповедуют евроатлантические синологи (На самом деле евроатлантические синологи демонстрируют зачастую более объективный подход, чем (пост)советские. — О. Торбасов) и чинуши из ЦК КПК.
«Большинство моих коллег в элитных университетах и институтах Китая представляет Культурную революцию как солнечное затмение, как время ужасающей тьмы. Но в разговорах с рабочими среднего возраста, живущими в трущобах, с крестьянами из захолустных сел и даже с таксистами в Пекине можно услышать куда более светлые оценки. «Был бы жив Мао, он казнил бы всех коррумпированных чиновников… Был бы жив Мао, американцы не решились бы бомбить наше посольство в Белграде». Эти люди с ностальгией вспоминают «культурную революцию» как время величия, когда Китай был лидером третьего мира, а с рабочими и крестьянами обращались с уважением. Это некая альтернатива псевдомарксистскому неолиберализму, который де-факто превратился в господствующую идеологию в сегодняшней КНР. «Социалистическая рыночная экономика» уже породила недовольство увольнениями, коррупцией, неравенством и социальным расслоением. …разочарованные крестьяне и рабочие однажды могут попытаться поднять над страной новую красную звезду» (Ричард Мадсен, Калифорнийский университет, Сан-Диего, США).
Интерес к Китаю сегодня растет, даже дочка Путина учит китайский. Китай — это страна, где живёт четверть (пятая часть. — О. Торбасов) человечества. Сегодня Китай — это к тому же и всемирная фабрика, где изготавливается около одной пятой всей промышленной продукции планеты. Клеймо «Made in China» перестало означать низкое качество, его не стесняются ставить на свои товары ведущие мировые фирмы — не только производители одежды и обуви, но и микроэлектроники или оружия. Мы окружены товарами, произведёнными в Китае. Китайский рабочий сшил нашу одежду, собрал наш компьютер, изготовил обувь и бытовую технику, которой мы пользуемся. Всего несколько десятилетий назад ничего подобного не было. Китай был «восточным больным», задворками мира и рассматривался лишь как объект экспансии иностранцев. За вторую половину ХХ века Китай сделал скачок по иерархической лестнице «мировой системы» с одной из последних на одно из первых мест (У него был хороший задел. Мало кто это знает, но, согласно Ф. Броделю, Китай тысячелетиями лидировал в мире вплоть аж до XIX века! — О. Торбасов).
Бурное развитие Китая, который в начале ХХ века был одним из «отстающих» мировой экономической, политической и культурной гонки требует объяснения. Но анализ только текущего момента, сводящийся к описанию современной социально-политической модели страны, где господствует государственно-капиталистический уклад, а правящая бюрократия активно торгует дешёвой рабочей силой, привлекая всё большие массы транснационального капитала, ничего не объясняет. Об этом говорит и факт, что ни одна страна не смогла повторить «китайский опыт», потому что пыталась копировать сегодняшнее состояние страны, и совершенно не учитывала, что же этому состоянию предшествовало. С равным успехом можно пытаться следовать, например, наполеоновской политике, не понимая, что Наполеон Бонапарт — наследник Великой Французской революции — и его политика возможна лишь как продолжение революции, а вовсе не сама по себе. Бурный рост Китая — это не явление последних лет, экономика Китая росла скачкообразно всю вторую половину ХХ века.
Современный Китай — тоже наследник Великой революции. По своему значению она является второй после Октябрьской революции 1917 года в новейшее время, и именно она на этапе Великой Пролетарской Культурной Революции сломала все общественные отношения старого Китая, как бы расчистив место для современного развития. Маркс называл революции «локомотивами истории». И для Китая это вдвойне верно. Чтобы убедиться в том, что это действительно так, достаточно взглянуть на соседнюю Индию, которая свою культурную революцию так и не доделала.
Интерес к китайской революции, Мао Цзэдуну и его идеям повышается не только как к исторической диковинке. К маоистскому периоду Китая, и особенно к Культурной революции, вообще сложно относится отвлечённо как к «истории». Настолько её политические идеи затрагивают интересы ныне здравствующих общественных классов. Маоистский Китай — это арена политической борьбы, в которой каждый вынужден выбрать сторону, здесь не спрячешься за ширму «объективности».
Вот, например, мнение одного из серьезных исследователей Китая Чэнь Сяонуна, главного редактора журнала «Дандай чжунго яньцзю» («Исследования современного Китая»), США:
«Её [Культурной революции] наследием стало вовлечение широких масс в социальное движение… Сама по себе «культурная революция» неповторима, но такой путь мобилизации народа на борьбу против правящей элиты может воспроизвестись в будущем. Когда коррупция истощит финансовые ресурсы легитимность коммунистического режима, элита может столкнуться с тем, что её главным врагом среди поднимающегося народа будут Мао Цзэдун и его флаг «Да здравствует восстание»».
И это справедливо, конечно, не только по отношению к Китаю. Подчёркнутый эгалитаризм и антибюрократизм Мао Цзэдуна и его соратников до сих пор пугают одних и воодушевляет других.
«Маленького человека» устоявшегося иерархически организованного капиталистического общества не могут не поражать грандиозные события Культурной революции.
Время когда, например, генеральный секретарь ЦК Компартии Китая Дэн Сяопин, любитель карточной игры в бридж и других буржуазных излишеств, отправился на тракторный завод проходить трудовое перевоспитание, не может не поражать (опять же, одних — приятно, других — нет). Переродившегося чиновника уровня министра, который, поедая деликатесы в правительственном буфете, уже думал, как бы конвертировать политический капитал в денежный, революционные массы могли спокойно выволочь на улицу, надеть на голову колпак, заставить каяться в контрреволюционных устремлениях, а потом отправить в сельские районы трудиться в поле и изучать марксизм-ленинизм среди простых крестьян.
Кто-то, приучившись не получать зарплату в течение нескольких месяцев и радоваться любой подачке «хозяина», себе такого даже и представить не может. Кто-то боится, что пример окажется заразительным. Наверное, поэтому великая история великой революции оборачивается пугалками и небылицами, рассчитанными как будто на детей младшего школьного возраста, но с серьёзным видом повторяемыми серьёзными на вид людьми.
Но было бы слишком поверхностным взглядом судить Культурную революцию только по её результату (фактически: расчистка пространства для буржуазного развития от феодального хлама), или даже по её «самосознанию». Культурная революция по новому поставила многие вопросы социалистической теории, такие как соотношение партии и класса, роль бюрократии и борьба против бюрократизма при социализме, проблема воспитания нового человека. Культурная революция поставила эти вопросы практически, в ходе борьбы, её лидеры не были высокообразованными марксистами и часто не могли до конца осмыслить собственные революционные практические шаги.
Фактически Культурная революция вынуждена была ставить вопросы ликвидации классов и разделения труда в условиях одной из самых отсталых и густонаселённых стран мира. Задачи, которые назрели в масштабах всего социалистического лагеря, нашли материальную силу и субъективную классовую волю лишь в одной из социалистических стран. Остальные застыли на полпути, превратив частную собственность в государственную, но не сделав второго шага из мира разделения труда к «обобществившемуся человечеству»…
В