Товарищи! Мы пригласили вас сегодня на совещание для того, чтобы обменяться мнениями о связи между работой в области литературы и искусства и общей революционной работой, обеспечить правильное развитие революционной литературы и революционного искусства, обеспечить ещё более плодотворное содействие революционной литературы и революционного искусства всей нашей революционной работе и тем самым способствовать разгрому нашего национального врага и успешному разрешению задачи нашего национального освобождения.
Борьбу за освобождение китайского народа мы ведём на разных фронтах, ведём её пером и штыком, то есть на фронте культуры и на фронте военных действий. Чтобы победить врага, мы прежде всего должны опираться на армию, у которой в руках винтовка. Но одной только этой армии недостаточно: нам нужна ещё армия культуры — такая армия, без которой невозможно сплотить наши ряды и добиться победы над врагом. Со времени «движения 4 мая» такая армия культуры в Китае сложилась и оказала помощь китайской революции, постепенно ограничивая сферу влияния и подтачивая силы китайской феодальной культуры и культуры компрадорской, которая служит империалистическим агрессорам. Теперь китайской реакции в её стремлении противодействовать новой культуре остаётся лишь, так сказать, «на качество отвечать количеством». Иными словами, денег у реакционеров много и, не будучи в состоянии дать что-нибудь хорошее, они лезут из кожи вон, чтобы давать как можно больше.
Со времени «движения 4 мая» литература и искусство стали весьма важным участком культурного фронта и делают большие успехи. Движение за революционную литературу и искусство получило широкое развитие в период десятилетней гражданской войны. Общее направление этого движения совпадало с целями революционной войны, но в практической работе они не были тесно связаны между собой, так как реакция изолировала две братские армии друг от друга. С момента начала войны против японских захватчиков в Яньаиь и на территорию других опорных баз сопротивления захватчикам стало приезжать всё больше деятелей революционной литературы и искусства. Это очень хорошо. Однако сам по себе их приезд на территорию опорных баз ещё не означает, что они полностью слились с народными массами этих баз. Между тем, если мы хотим двинуть нашу революционную работу вперёд, то такое слияние необходимо. Совещание, которое мы сегодня открываем, должно помочь нам по-настоящему превратить литературу и искусство в составную часть общего механизма революции, в могучее средство сплочения и воспитания народа, в мощное оружие, которым мы будем разить врага вплоть до его уничтожения (в «КК»: «…будем разить и уничтожать врага»), в средство помощи народу в его единодушной борьбе с врагом. Какие вопросы нам нужно разрешить, чтобы достигнуть этой цели? Я считаю, что разрешить нужно вопросы о позиции работников литературы и искусства, об их отношении к явлениям жизни, об объекте их деятельности, об их работе и учёбе.
Вопрос о позиции. Мы стоим на позициях пролетариата и широких народных масс. Для коммуниста это значит, что он должен стоять на партийных позициях, на позициях партийности и верности политике партии. Есть ли у наших работников литературы и искусства ошибки и неясности в понимании этого вопроса? По-моему, есть, и многие товарищи часто сбиваются с нашей правильной позиции.
Вопрос об отношении к явлениям жизни. Позиция обусловливает и конкретное отношение к различным конкретным явлениям. Например: что мы должны делать — воспевать или обличать? Это зависит от нашего отношения к явлениям. Что же нам следует делать? Я бы сказал, что нам следует делать и то и другое — в зависимости от того, с кем мы имеем дело. Есть три категории людей: наши враги, наши союзники по единому фронту и люди нашего лагеря, то есть народные массы и их авангард. К каждой из этих трёх категорий людей мы должны относиться по-разному. В отношении наших врагов — японских империалистов и всех врагов народа — задача деятелей революционной литературы и искусства заключается в том, чтобы обличать их зверства и ложь, показывать неизбежность их поражения, вдохновлять поднявшиеся против японских захватчиков армию и народ на единодушную борьбу, на решительный разгром врага. Что касается различных наших союзников по единому фронту, то мы должны и объединяться с ними и критиковать их, причём и объединение и критика по отношению к различным союзникам должны осуществляться в различной степени. Мы одобряем их усилия в войне против японских захватчиков, мы хвалим их достижения, если достижения у них имеются, но мы должны критиковать их, если они не проявляют активности в войне, должны решительно бороться с теми из них, кто выступает против коммунистической партии, против народа, кто с каждым днём всё больше скатывается на путь реакция. Что же касается народных масс, то мы, конечно, должны славить их труд и борьбу, славить армию народа, партию народа. У народных масс тоже бывают свои недостатки; в рядах пролетариата есть ещё немало людей, сохранивших мелкобуржуазную идеологию; крестьянам и городской мелкой буржуазии свойственны отсталые взгляды, и всё это обременяет их в борьбе. Мы должны в течение длительного времени терпеливо воспитывать их, помогать им сбросить с плеч этот груз, помогать им бороться со своими недостатками и ошибками, чтобы они могли быстро идти вперёд. В ходе борьбы они уже перестроились или перестраиваются, и наши литература и искусство должны отображать процесс этой перестройки. Если только они не упорствуют в своих ошибках, мы не должны, основываясь на односторонних наблюдениях, осмеивать их или, тем паче, относиться к ним враждебно — это было бы ошибкой. То, что мы пишем, должно способствовать их сплочению и движению вперёд, должно помогать народным массам единодушно продолжать свою борьбу, должно помогать им избавляться от всего отсталого и развивать в себе всё революционное, а отнюдь не наоборот.
Вопрос об объекте нашей работы, то есть вопрос о том, кому должны служить произведения литературы и искусства. В Пограничном районе Шэньси — Ганьсу — Нинся и на территории опорных баз сопротивления в Северном и Центральном Китае этот вопрос стоит совершенно иначе, чем в районах гоминдановского господства, и уж подавно иначе, чем он стоял в Шанхае до начала войны против японских захватчиков. В шанхайский период основным потребителем революционной литературы и искусства была определённая часть учащихся, служащих и работников торговых заведений; в районах гоминдановского господства после начала войны этот круг несколько расширился, однако в основном это всё те же люди, ибо там правительство изолирует рабочих, крестьян и солдат от революционной литературы и искусства. Совершенно иные условия мы имеем на территории наших опорных баз. Здесь потребителями литературы и искусства являются рабочие, крестьяне, солдаты и наш революционный актив. На территории баз есть и учащиеся, но они совершенно отличны от учащихся старого типа. Это либо наш актив, пришедший на учебу, либо наш будущий актив. Наши активисты, бойцы в воинских частях, рабочие на фабриках и заводах, крестьяне в деревне, выучившись грамоте, хотят почитать книгу, газету; да и неграмотные тоже хотят смотреть спектакли, наслаждаться произведениями живописи, петь песни, слушать музыку. Они-то и являются потребителями нашей литературы и искусства. Возьмем хотя бы наших активистов: не думайте, что их мало; их гораздо больше, чем читателей любой книги, выходящей в районах гоминдановского господства. Там тираж книги обычно не превышает двух тысяч экземпляров; даже при трёх изданиях он составляет всего шесть тысяч экземпляров. О численности же актива на территории наших опорных баз можно судить по тому, что в одной только Яньани активистов, которые могут читать книги, имеется больше десяти тысяч. К тому же многие из этих работников — испытанные, закалённые революционеры. Они съехались сюда с разных концов страны и разъедутся на работу в разные стороны. Поэтому воспитательная работа среди этих людей имеет огромное значение. Наши деятели литературы и искусства должны поработать для них как следует.
Поскольку произведения литературы и искусства предназначаются для рабочих, крестьян, солдат и их актива, возникает необходимость хорошо узнать и понять этих людей. А для того, чтобы хорошо узнать и понять их, для того, чтобы изучить и понять дела и людей в партийных органах и органах власти, в деревне, на фабриках и заводах, в
Здесь я могу поделиться своим личным опытом, рассказать, как изменилась моя собственная психология. В своё время я учился в школе. Там у меня выработалась интеллигентская привычка: мне казалось унизительным выполнять даже самую незначительную физическую работу на глазах у других учащихся-белоручек, хотя бы, например, нести свои собственные вещи. В то время я считал, что чистоплотнее всех на свете интеллигенты, а рабочие и крестьяне — люди погрязнее. Я мог надеть чужое платье, если оно принадлежало интеллигенту: с моей точки зрения, оно было чистым; но я не согласился бы надеть платье рабочего или крестьянина, считая его грязным. Став революционером, я оказался в одних рядах с рабочими, крестьянами и бойцами революционной армии. Постепенно я хорошо узнал их, а они узнали меня. Тогда и только тогда я окончательно избавился от буржуазной и мелкобуржуазной психологии, привитой мне буржуазной школой. И именно тогда, сравнивая неперевоспитавшихся интеллигентов с рабочими и крестьянами, я понял, что эти интеллигенты нечистоплотны, что рабочие и крестьяне чище всех. Пусть руки у них черны, а ноги в коровьем навозе — всё равно они чище буржуазных и мелкобуржуазных интеллигентов. Вот это и означало, что моя психология изменилась, что я отошёл от одного класса и сроднился с другим. Наши работники литературы и искусства, вышедшие из интеллигенции, должны полностью перестроиться идеологически и психологически, если они хотят, чтобы их произведения получили признание масс. Без такой перековки, без такой переделки ничего путного у них не получится, дело на лад у них не пойдёт.
Последний вопрос — учёба. Я имею в виду изучение марксизма-ленинизма, изучение общества. Всякий именующий себя революционным писателем-марксистом и, тем более, писатель-коммунист должен обладать знанием марксизма-ленинизма. Но некоторые товарищи пока ещё недостаточно усвоили основные положения марксизма. Например, основное положение марксизма гласит, что бытие определяет сознание, что объективная реальность классовой и национальной борьбы определяет наши мысли и чувства. Однако некоторые из наших товарищей ставят вопрос с ног на голову, утверждая, что во всём надо якобы исходить из «любви». Если уж говорить о любви, то в классовом обществе и любовь может быть только классовой. Однако эти товарищи гонятся за какой-то надклассовой любовью, за абстрактной любовью, за абстрактной свободой, за абстрактной истиной, за абстрактной человеческой сущностью и т.д. Это показывает, что такие товарищи находятся под сильным влиянием буржуазии. Нужно до конца освободиться от этого влияния и искренно отдаться изучению марксизма-ленинизма. Работники литературы и искусства должны учиться художественному мастерству — это несомненно; однако марксизм-ленинизм — это такая наука, которую должны изучать все революционеры, и работники литературы и искусства не составляют здесь исключения. Они должны изучать общество, то есть изучать все классы общества, взаимоотношения между классами и положение каждого из них, их облик, их психологию. Только когда мы всё это себе уясним, наши литература и искусство приобретут богатое содержание и получат верное направление.
Сегодня в качестве введения к нашему обсуждению я ставлю только эти вопросы и надеюсь, что присутствующие выскажут своё мнение как по этим, так и по другим, связанным с ними вопросам.
Товарищи! За месяц мы собирались три раза. В поисках истины участники совещания развернули горячив прения. Несколько десятков членов партии и беспартийных товарищей, которые здесь выступали, широко осветили и конкретизировали поставленные вопросы. Я считаю, что это принесёт большую пользу всему делу развития у нас литературы и искусства.
При обсуждении любых вопросов мы должны исходить из действительности, а не из готовых определений. Было бы неверно разыскивать в учебниках определения — что такое литература, что такое искусство и, исходя из этих определений, устанавливать направление современного развития нашей литературы и искусства и судить о правильности тех или иных взглядов, тех или иных мнений, высказываемых ныне в спорах. Мы — марксисты, а марксизм учит нас при рассмотрении любых вопросов исходить не из абстрактных определений, а из объективно существующих фактов, вырабатывая (в «КК»: «вырабатывать») свой курс, свою политику, свои практические мероприятия на основе анализа этих фактов. Так должны мы поступать и в данном случае, обсуждая работу в области литературы и искусства.
С какими же фактами мы имеем дело сейчас? Факты таковы: пять лет войны Китая против японских захватчиков; мировая война против фашизма; неопределённость позиции крупных помещиков и крупной буржуазии в войне и их политика репрессий против народа; движение за революционную литературу и искусство со времени «движения 4 мая», тот огромный вклад, который это движение внесло в китайскую революцию за 23 года, а также все его недостатки; наличие у
Итак, какие же вопросы являются для нас главными? Я думаю, что в основном это вопрос о необходимости служить народным массам и вопрос о том, как им служить. Если эти два вопроса не будут разрешены или будут разрешены неправильно, то деятельность наших работников литературы и искусства неизбежно окажется не на высоте тех требований, которые предъявляет к нам обстановка, а также тех задач, которые перед ними стоят, и тогда они столкнутся с целым рядом трудностей внутреннего и внешнего порядка. В своём заключительном слове я сосредоточу внимание именно на этих двух вопросах, а также затрону некоторые другие вопросы, связанные с ними.
Первый вопрос: кому должны служить наши литература и искусство?
Собственно говоря, этот вопрос уже давно решён марксистами и, в частности, Лениным. Ещё в 1905 году Ленин подчёркивал, что наша литература и наше искусство должны «служить… миллионам и десяткам миллионов трудящихся»1. В кругу наших товарищей, занимающихся литературой и искусством на территории опорных баз сопротивления японским захватчикам, этот вопрос, казалось бы, уже решён, и нет нужды поднимать его снова. Фактически, однако, дело обстоит не так. Многие товарищи отнюдь ещё не нашли ясного и правильного решения этого вопроса. Поэтому их настроения, их творчество, их поступки, их взгляды по вопросу о направлении литературы и искусства неизбежно, в большей или меньшей степени, расходятся с потребностями масс, с потребностями практической борьбы. В многочисленных рядах культурных работников, литераторов, художников и вообще работников фронта литературы и искусства, которые вместе с коммунистической партией,
Что же такое народные массы? Широкие народные массы — это рабочие, крестьяне, солдаты и городская мелкая буржуазия, составляющие более 90% всего населения нашей страны. Поэтому наши литература и искусство служат, во-первых, рабочим — классу, руководящему революцией; во-вторых, крестьянам — самому многочисленному и самому стойкому нашему союзнику в революции; в-третьих, вооружённым рабочим и крестьянам, то есть
Наши литература и искусство должны служить людям этих четырёх категорий. Чтобы служить людям этих четырёх категорий, нам необходимо стоять на пролетарских, а отнюдь не на мелкобуржуазных позициях. Сегодня писатели, упорно цепляющиеся за мелкобуржуазные индивидуалистические позиции, неспособны по-настоящему служить революционным массам рабочих, крестьян, солдат, ибо таких писателей влечёт прежде всего к немногочисленной мелкобуржуазной интеллигенции. Именно в этом причина того, что часть наших товарищей сейчас не в состоянии правильно решить, кому же должны служить наша литература и наше искусство. Я имею здесь в виду не теоретический ответ на этот вопрос. В наших рядах нет ни одного человека, который теоретически, на словах, считал бы, что массы рабочих, крестьян и солдат имеют меньшее значение, чем мелкобуржуазная интеллигенция. Я говорю здесь о практике, о деятельности таких товарищей. Практически, на деле не придают ли они мелкобуржуазной интеллигенции больше значения, чем рабочим, крестьянам и солдатам? Думаю, что придают. Многие товарищи уделяют слишком много внимания изучению мелкобуржуазной интеллигенции, анализу её психологии; они показывают преимущественно интеллигентов, извиняют и оправдывают их недостатки, вместо того чтобы вести их за собой по пути сближения с массами рабочих, крестьян и солдат, участия в практической борьбе рабочих, крестьянских и солдатских масс, изображения жизни этих масс, воспитания этих масс. Многие товарищи, происходя из мелкобуржуазной среды и будучи сами интеллигентами, ищут себе друзей только в рядах интеллигенции, всё своё внимание уделяют изучению и изображению интеллигенции. Если бы, изучая и изображая её, они при этом сами стояли на позициях пролетариата, это было бы правильно. Однако дело обстоит не так или не совсем так. Они стоят на позициях мелкой буржуазии, они создают произведения, которые являются своего рода автопортретами мелких буржуа — в этом мы можем убедиться на довольно большом числе произведений литературы и искусства. Во многих случаях они безоговорочно отдают свои симпатии интеллигентам, вышедшим из мелкой буржуазии, и даже описывая их недостатки, относятся к ним сочувственно, а то и поощряют их. А вот от рабочих, крестьянских и солдатских масс эти товарищи стоят далеко, они не понимают и не изучают эти массы, не имеют в их среде задушевных друзей, не умеют их изображать. Даже тогда, когда они пытаются их изобразить, им удается нарисовать лишь наряд трудового человека, что же касается облика, то у них получается всё тот же облик мелкобуржуазного интеллигента. В некотором смысле эти товарищи любят рабочих, крестьян и солдат, любят актив, выросший в массах рабочих, крестьян и солдат, однако кое-когда и кое в чём они их не любят: им не нравятся чувства рабочих, крестьян и солдат, их манеры, не нравится их примитивное творчество (стенгазеты, плакаты, народные песни, народные сказы и т.д.). Иногда и оно привлекает их внимание, но обращаются они к нему лишь в погоне за экзотикой, для украшения своего произведения, а то и для того, чтобы выловить что-нибудь отсталое. Порой же они просто с пренебрежением отворачиваются от этого творчества и их влечёт лишь то, что идёт от мелкобуржуазной интеллигенции и даже буржуазии. Ногами они всё ещё стоят на почве мелкобуржуазной интеллигенции или, если выражаться более возвышенным стилем, в сокровенных тайниках их души всё ещё сидит мелкобуржуазный интеллигент. Таким образом, вопрос о том, кому должны служить литература и искусство, ими ещё не решён или решён недостаточно ясно и правильно. Здесь я имею в виду не только людей, которые приехали в Яньань недавно; даже многие из тех, кто побывал на фронте, кто уже несколько лет ведёт работу на территории опорных баз, в
Вопрос о том, кому должны служить литература и искусство, — это основной вопрос, вопрос принципиальный. В прошлом между некоторыми товарищами возникали споры, расхождения, антагонизм и разобщенность не в связи с этим основным и принципиальным вопросом, а в связи со сравнительно второстепенными и даже вовсе не принципиальными вопросами. В данном же принципиальном вопросе между спорящими сторонами расхождений не было, наоборот, здесь они были почти единодушны: все они были склонны в известной степени пренебрегать рабочими, крестьянами и солдатами, проявляли тенденцию отрываться от масс. Я говорю «в известной степени», ибо, вообще говоря, пренебрежительное отношение этих товарищей к рабочим, крестьянам и солдатам, их отрыв от масс отличаются от того пренебрежения к рабочим, крестьянам и солдатам и того отрыва от масс, какие характерны для гоминдана. Однако, как бы то ни было, такие тенденции существуют. Пока не решён этот основной вопрос, трудно решить и многие другие вопросы. Возьмём, например, сектантские тенденции в среде работников литературы и искусства. Ото тоже принципиальный вопрос; однако освободиться от сектантских тенденций можно опять-таки, лишь выдвинув и осуществив на деле лозунги: «служить рабочим и крестьянам», «служить
Решив вопрос о том, кому должны служить литература и искусство, надо решить и следующий вопрос — как надо служить, нужно решить, говоря словами выступавших здесь товарищей, держать ли курс на повышение уровня литературы и искусства или на обеспечение их общедоступности.
В прошлом некоторые товарищи в какой-то, иногда значительной, мере пренебрегали задачами обеспечения общедоступности или недооценивали их. Они уделяли непомерное внимание задаче повышения уровня. Конечно, этой задаче следует уделять большое внимание, но было бы ошибкой выпячивать её односторонне, изолированно, чрезмерно. Тот факт, что вопрос о том, кому должны служить литература и искусство, не получил чёткого решения, о чём я говорил выше, сказывается также и здесь. К тому же, поскольку оставалось невыясненным, кому служить, не могло быть и точного критерия в вопросе об обеспечении общедоступности и повышении уровня, о чём говорили эти товарищи, и, разумеется, тем более невозможно найти правильное соотношение между тем и другим. Поскольку наши литература и искусство в основном должны служить рабочим, крестьянам и солдатам, постольку обеспечение общедоступности должно означать обеспечение доступности для рабочих, крестьян и солдат, а исходной точкой для повышения уровня должен служить уровень рабочих, крестьян и солдат. С чем же нужно идти к ним? С тем, что нужно классу феодальных помещиков и легко воспринимается этим классом? Или с тем, что нужно буржуазии и легко воспринимается ею? Или же с тем, что нужно мелкобуржуазным интеллигентам и легко воспринимается ими? Ни с тем, ни с другим, ни с третьим. Только с тем, что нужно самим рабочим, крестьянам и солдатам и легко воспринимается ими. Поэтому задаче воспитания рабочих, крестьян и солдат предшествует задача учиться у рабочих, крестьян и солдат. Это особенно верно в отношении повышения уровня литературы и искусства. Поднимать надо от какой-то исходной точки. Возьмём, например, ведро воды: разве его поднимают с воздуха, а не с земли? Так от какой же исходной точки нужно поднимать уровень литературы и искусства? От уровня класса феодалов? От уровня буржуазии? От уровня мелкобуржуазных интеллигентов? Ни то, ни другое, ни третье: поднимать надо только от уровня рабочих, крестьянских и солдатских масс. Это не значит также, что нужно поднимать рабочих, крестьян и солдат до «высокого» уровня класса феодалов, буржуазии или мелкобуржуазной интеллигенции, это значит, что поднимать уровень литературы и искусства нужно, ориентируясь на то направление, но которому идут вперёд сами рабочие, крестьяне и солдаты, ориентируясь на направление, по которому идёт вперёд пролетариат. Вот потому-то и встает задача учиться у рабочих, крестьян и солдат. Только ориентируясь на них, можно правильно понять вопрос об обеспечении общедоступности литературы и искусства и о повышении их уровня, можно найти правильное соотношение между тем и другим.
Из каких источников питаются все виды литературы и искусства? Произведения литературы и искусства, как идеологические формы, являются продуктом отражения жизни определенного общества в сознании людей. Революционная же литература и искусство являются продуктом отражения жизни народа в сознании революционного деятеля культуры. Сама жизнь народа содержит в себе богатейшие залежи материала для литературно-художественного творчества. Это — материал в его естественном состоянии, материал необработанный, но в то же время самый живой, самый богатый, самый основной материал. И в этом смысле перед ним бледнеет всякая литература, всякое искусство. Это — единственный, неистощимый и неисчерпаемый источник всякой литературы, всякого искусства. Это — единственный источник, ибо он является единственно возможным, и кроме него никакого другого источника быть не может. Некоторы говорят: разве произведения писателей и художников, разве произведения литературы и искусства древних эпох и зарубежных стран не могут также служить источником? По существующие памятники литературы и искусства — это не источник, а лишь поток, который сам берёт своё начало от источника: они созданы на основе тех материалов, которые древние или зарубежные авторы почерпнули для своего литературно-художественного творчества из жизни народа в свою эпоху, в своей стране. Мы должны овладеть всем прекрасным литературным и художественным наследием прошлого, должны критически брать из него всё полезное в качестве подспорья при создании произведений, построенных на материалах, почерпнутых из жизни народа в нашу эпоху, в нашей стране. Располагаем мы таким подспорьем или не располагаем — это далеко не безразлично: от этого зависит, будет ли произведение писателя или художника законченным или сырым, изящным или грубым, будет ли оно на высоком или на низком уровне, будет ли автор творить быстро или медленно. Поэтому-то мы никак не можем отказаться от того, чтобы принять как наследство и использовать в качестве подспорья в своей работе произведения древних и зарубежных писателей и художников, пусть даже феодальных или буржуазных. Однако наследство всегда остаётся только наследством, а подспорье — только подспорьем; подменять ими собственное творчество нельзя, да и невозможно. Механическое заимствование или слепое подражание произведениям древних или зарубежных авторов — это самый никчемный, самый вредный догматизм в литературе и искусстве. Революционный писатель или художник в Китае, писатель или художник, подающий надежды, должен идти в массы, должен надолго и безоговорочно, всей душой и всеми помыслами уйти в рабочие, крестьянские и солдатские массы, в самое горнило борьбы, к единственному, широчайшему и богатейшему источнику творчества, для того чтобы наблюдать, познавать, изучать и анализировать людей, общество, народные массы, все живые формы жизни и борьбы, весь исходный материал для литературно-художественного творчества. Только после этого можно переходить к процессу творчества. В противном же случае твой труд будет беспредметен и получится из тебя именно то, против чего Лу Синь так настоятельно предостерегал сына в своём завещании, — пустопорожний писатель или пустопорожний художник5.
Хотя общественная жизнь человечества является единственным источником литературно-художественного творчества, хотя сама она по содержанию неизмеримо живее и богаче литературы и искусства, однако народ не удовлетворяется ею одной и требует литературы и искусства. Почему? Потому что хотя и жизнь и литература и искусство прекрасны, однако жизнь, отражённая в произведениях литературы и искусства, может и должна выглядеть возвышеннее, ярче, концентрированнее, типичнее и идеальнее, а значит, и более всеобъемлющей, чем обыденная действительность. Революционная литература и искусство должны, черпая материал из действительной жизни, создавать самые различные образы и помогать массам двигать историю вперёд. Например, одни терпят голод и холод, подвергаются гнёту, другие эксплуатируют и угнетают людей; такие факты существуют повсюду, и люди проходят мимо них равнодушно. Деятели литературы и искусства суммируют эти повседневные явления, типизируют содержащиеся в них противоречия и борьбу и создают литературные или художественные произведения, способные будить народные массы, воодушевлять их, звать их к сплочению для борьбы за изменение условий, в которых они живут. Если бы такой литературы и такого искусства не было, эта задача была бы невыполнима или не могла бы быть выполнена энергично и быстро.
Что такое обеспечение общедоступности и что такое повышение уровня литературы и искусства? Каково соотношение между этими двумя задачами? Общедоступные произведения проще и популярнее, а потому сегодня они легче и быстрее воспринимаются широкими народными массами. Произведения более высокого уровня утонченнее, но поэтому их труднее создавать, и сегодня, как правило, они с большим трудом, медленно распространяются среди широких народных масс. В настоящее время рабочие, крестьяне и солдаты заняты жестокой, кровопролитной борьбой с врагом. В результате длительного господства класса феодалов и буржуазии рабочие, крестьяне и солдаты неграмотны, необразованны. Поэтому они настоятельно требуют широкого просветительного движения, требуют таких знаний и таких произведений литературы и искусства, в каких они остро нуждаются и какие им легко воспринять, — в таких, которые поднимали бы их энтузиазм в борьбе, укрепляли бы веру в победу, усиливали бы их сплочённость и способствовали бы их единодушной борьбе с врагом. По отношению к ним первый шаг должен заключаться не в том, чтобы «наводить узоры на парчу», а в том, чтобы «послать им угля в зимнюю стужу». Поэтому в современных условиях более насущной задачей является обеспечение общедоступности. Пренебрегать этой задачей или недооценивать её было бы ошибкой.
Однако работу по обеспечению общедоступности и работу по повышению уровня никак нельзя отрывать одну от другой. Дело не только в том, что некоторые лучшие произведения уже в настоящее время являются доступными для масс, но и в том, что культурный уровень широких масс непрерывно повышается. Если мы в работе по обеспечению общедоступности навсегда застынем на одном уровне, если месяц за месяцем, год за годом будем давать изо дня в день одно и то же, всё того же «Пастушка»6, всё те же иероглифы — человек, рука, рот, нож, вол, баран7, то не уподобится ли в конце концов обучающий обучаемому? И какой смысл может иметь такая работа по обеспечению общедоступности литературы и искусства? Народ требует общедоступной литературы и искусства, но вслед за этим он требует и повышения их уровня — из года в год, из месяца в месяц. Здесь общедоступность означает доступность для народа и повышение уровня означает повышение уровня для народа же. В работе по повышению уровня надо отправляться не от какой-то неопределённой точки в воздухе и не отгораживаться от действительной жизни; нужно отправляться от того уровня, который уже стал доступен массам. Работа по повышению уровня определяется тем, что уже достигнуто в работе по доведению литературы и искусства до масс и в свою очередь даёт направление последней. Если взять Китай, то здесь как развитие революционного движения, так и развитие революционной культуры происходят неравномерно; они. распространяются постепенно. В одном месте работа по доведению литературы и искусства до масс уже ведётся и на этой основе уже начато повышение уровня; в другом — эта работа даже ещё не начиналась. Поэтому ценный опыт повышения уровня на основе обеспечения общедоступности может быть использован в другом месте, чтобы и та и другая работа шла по правильному пути, не делая лишних зигзагов. Если взять международный масштаб, то положительный зарубежный опыт, и в первую очередь опыт СССР, тоже может сыграть роль в направлении нашей работы. Итак, повышение уровня у нас должно происходить на основе того, что достигнуто в работе по обеспечению общедоступности, а в своей работе по обеспечению общедоступности мы должны руководствоваться тем, что достигнуто в деле повышения уровня. Именно поэтому работа по обеспечению общедоступности, о которой мы говорим, не только не мешает повышению уровня, но, наоборот, создаёт основу для работы по повышению уровня, рамки которой сейчас ограничены, и подготовляет необходимые условия для этой работы в будущем, когда рамки её широко раздвинутся.
Кроме такого повышения уровня литературы и искусства, которое нужно народным массам непосредственно, есть ещё и повышение уровня, нужное им косвенно: это — повышение уровня для актива. Актив — это передовые элементы масс: они, как правило, обладают несколько большим образованием, чем народные массы. Им совершенно необходимы литература и искусство, стоящие на более высоком уровне, и не считаться с этим было бы ошибкой. То, что делается для актива, в то же время в полной мере служит и массам, ибо только через посредство актива можно воспитывать массы и направлять их. Если мы отойдем от этой цели, если то, что мы даем активу, не сможет помочь ему воспитывать массы и направлять их, то наша работа по повышению уровня окажется беспредметной и будет оторвана от нашего основного принципа — служить народным массам.
Подводя итог, можно сказать, что материал для литературно-художественного творчества, содержащийся в жизни народа и творчески обработанный революционным писателем или художником, становится произведением литературы или искусства, которое служит широким народным массам как идеологическая форма. Сюда относятся литература и искусство высокого уровня, развившиеся на базе литературы и искусства начального уровня и нужные тем массам, уровень которых более высок, в первую очередь активу народных масс; с другой стороны, сюда относятся и литература и искусство начального уровня, направляемые литературой и искусством более высокого уровня и обычно наиболее нужные сегодня широчайшим народным массам. Наши литература и искусство как высокого, так и начального уровня в равной мере служат широким народным массам, прежде всего рабочим, крестьянам и солдатам; они создаются для рабочих, крестьян и солдат, ими пользуются рабочие, крестьяне и солдаты.
Решив вопрос о соотношении между задачами повышения уровня и обеспечения общедоступности, мы далее сможем решить также и вопрос об отношениях между мастерами и теми, кто ведёт культурную работу в массах. Наши мастера литературы и искусства должны служить не одному только активу, но главным образом массам. Наши мастера слова должны уделять внимание стенным газетам, которые выпускаются массами, и корреспонденциям из воинских частей, из деревни; наши мастера сцены — мелким трутам как в воинских частях, так и в деревнях; наши мастера музыки — песням, которые поют массы; наши мастера изобразительных искусств — тем формам изобразительного искусства, которые создают массы. Все эти товарищи должны установить теснейшую связь с товарищами, которые ведут культурную работу в массах, и, с одной стороны, помогать им и направлять их, а с другой — учиться у них, через их посредство питаться, обогащать себя идущими от народных масс живительными соками, чтобы мастерство не превращалось в нечто беспочвенное, оторванное от масс, оторванное от действительности, бессодержательное, безжизненное. Мы должны уважать мастеров; они представляют для нашего дела большую ценность. Однако мы должны сказать им, что работа любого революционного деятеля литературы и искусства может иметь смысл лишь в том случае, если он связан с массами, отображает жизнь масс, является верным глашатаем масс. Только являясь представителем масс, можно их воспитывать; только став учеником масс, можно стать их учителем. Если же будешь считать себя господином масс, возомнишь себя аристократом, важно восседающим высоко над «чернью», то какими бы великими талантами ты ни обладал, массам они не будут нужны и работа твоя будет бесперспективна.
Не является ли такая наша позиция утилитаристской? Материалисты не против утилитаризма вообще, а лишь против феодального, буржуазного, мелкобуржуазного утилитаризма, против тех ханжей, которые на словах против утилитаризма, а на деле оказываются самыми эгоистичными и близорукими утилитаристами. На свете нет людей, стоящих над утилитаризмом; в классовом обществе каждый исходит кз утилитарных интересов своего класса. Мы являемся пролетарскими, революционными утилитаристами, мы исходим из единства нынешних и будущих интересов широчайших масс, составляющих свыше 90% всего населения. Мы — революционные утилитаристы, ставящие перед собой самые широкие и самые далекие цели, а не узкие утилитаристы, которые видят только частичное и преходящее. Так, например, создание произведения, которое нравится только узкому кругу лиц и не нужно большинству народа, а иногда и приносит ему вред, но которое насильственно проталкивается на рынок, пропагандируется среди масс к выгоде самого автора или узкого круга лиц, при этом ещё обвиняющих массы в утилитаризме, — будет не только оскорблением для масс, но и свидетельством того, что сам автор не понимает своей никчёмности. Вещь можно считать хорошей лишь в том случае, если она приносит действительную пользу народным массам. Пусть даже ты создал такое произведение, как «Белый снег солнечной весной», но если им пока наслаждается лишь небольшая кучка людей, а массы всё ещё распевают «Простого деревенского человека»8 и ты не пытаешься повысить их уровень, а только бранишь их, то вся твоя брань пойдет впустую. Перед нами стоит задача сочетать «Белый снег солнечной весной» с «Простым деревенским человеком», сочетать повышение уровня литературы и искусства с обеспечением их общедоступности. Без такого сочетания самое высокое искусство любого мастера неизбежно будет служить лишь интересам узкого круга людей. Если же он станет утверждать, что в этом состоит его «возвышенность», то это будет с его стороны лишь претензией, с которой массы не согласятся.
После того как взят основной курс на то, чтобы литература и искусство служили рабочим, крестьянам и солдатам и решён вопрос о том, как нужно им служить, — можно решить и все прочие вопросы, как, например, вопрос о том, показывать ли светлые или тёмные стороны действительности, вопрос о сплочении и т.д. Если все мы примем этот основной курс, то наши работники литературы и искусства, наши литературные и художественные учебные заведения, наши издания по вопросам литературы и искусства, наши организации литераторов и художников и вся наша деятельность в области литературы и искусства должны будут следовать этому курсу. Отойти от него — значит впасть в ошибку. Всё то, что ему не соответствует, должно быть надлежащим образом выправлено.
Теперь, установив, что наша литература должна служить широким народным массам, мы можем перейти к вопросу о взаимосвязи между работой партии в области литературы и искусства и всей её работой в целом, а также к вопросу о связи между работой партии в области литературы и искусства и работой некоммунистов в этой же области — то есть к вопросу о едином фронте работников литературы и искусства.
Начнём с первого вопроса. В современном мире всякая культура, а значит и литература и искусство, принадлежит определённым классам и следует определённому политическому направлению. Искусства для искусства, искусства надклассового, искусства, развивающегося в стороне от политики или независимо от неё, в действительности не существует. Пролетарская литература и искусство являются частью всего революционного дела пролетариата, или, как сказал Ленин, «колесиком и винтиком» общего механизма революции9. Поэтому то место, которое работа партии в области литературы и искусства занимает во всей её революционной деятельности, является вполне определённым и точно установленным: эта работа подчинена революционным задачам, выдвигаемым партией для данного периода революции. Опровергать это — значит скатиться к дуализму или плюрализму, то есть в сущности к троцкистской установке: «политика — марксистская; искусство — буржуазное». Мы не согласны с чрезмерным, доходящим до абсурда выпячиванием важности литературы и искусства, но не согласны также и с недооценкой их значения. Литература и искусство подчинены политике, но и сами в свою очередь оказывают огромное влияние на политику. Революционная литература и искусство являются частью всего дела революции, являются его колесиком и вантиком. Хотя они и уступают другим, ещё более важным частям по своей значимости, насущности и очередности, всё же они являются необходимым колесиком и винтиком общего механизма, необходимой частью всего дела революции. Если не существует хотя бы самых элементарных, самых простых литературы и искусства, революция не может идти вперёд, не может победить. Не понимать этого было бы ошибкой. Далее, когда мы говорим о подчинении литературы и искусства политике, мы имеем в виду классовую политику, политику народных масс, а не политику узкой группы политических деятелей. Политика — независимо от того, революционна она или контрреволюционна, — всегда является борьбой класса против класса, а не действиями кучки лиц. Революционная борьба на идеологическом фронте, на фронте искусства обязательно должна подчиняться политической борьбе, ибо потребности классов и масс могут получить концентрированное выражение только через политику. Революционные политические деятели — профессионалы, освоившие революционную политическую науку, иначе говоря, владеющие искусством революционной политики, являются лишь руководителями многих миллионов политических деятелей, находящихся в гуще народа, и их задача состоит в том, чтобы суммировать мнения этих народных политических деятелей, отшлифовывать их, а затем направлять обратно в массы, чтобы массы их воспринимали и претворяли в жизнь; наши политические деятели отнюдь не являются «политиками» аристократического толка, которые прожектерствуют, замкнувшись у себя в кабинете, считают себя большими умниками и занимаются саморекламой: мы, мол, «непревзойдённая фирма — просьба не смешивать с другими!» В этом и заключается принципиальное различие между пролетарскими и разложившимися буржуазными политическими деятелями. Именно поэтому и только поэтому возможно полное единство между политической направленностью и правдивостью нашей литературы и искусства. Не понимать этого, опошлять пролетарскую политику и пролетарских политических деятелей было бы неправильно.
Перейдем теперь к вопросу о едином фронте в литературе и искусстве. Литература и искусство подчинены политике; поскольку же сегодня первейшим, коренным вопросом политики в Китае является борьба против японских захватчиков, постольку коммунисты, работающие в области литературы и искусства, прежде всего должны сплотиться со всеми некоммунистическими деятелями литературы и искусства (начиная с сочувствующих партии и мелкобуржуазных деятелей литературы и искусства и кончая всеми теми буржуазными и помещичьими деятелями литературы и искусства, которые стоят за борьбу против захватчиков) на платформе борьбы против японских захватчиков. Далее, следует сплотиться на платформе демократии; поскольку же часть тех деятелей литературы и искусства, которые стоят за борьбу против захватчиков, не примет этой платформы, постольку и рамки сплочения в данном случае неизбежно будут несколько уже. Наконец, следует сплотиться вокруг специфических вопросов литературы и искусства — вопросов метода и стиля художественного творчества. Мы стоим за социалистический реализм, но ряд деятелей литературы и искусства отвергает его, а потому рамки сплочения здесь будут ещё уже. Вокруг одних вопросов будет иметь место сплочение, вокруг других — борьба и критика. Всё это — самостоятельные вопросы, но вместе с тем они взаимно связаны, а потому даже и в вопросах, способствующих сплочению — как, например, в вопросе о борьбе против японских захватчиков, — всё же имеют место и борьба и критика. Осуществлять же внутри единого фронта только сплочение и не вести борьбы или вести только борьбу и не осуществлять сплочения, допускать в нём, как это было у некоторых товарищей в прошлом, право-оппортунистическое капитулянтство и хвостизм или «лево»-оппортунистическое оттеснение не-коммунистов и сектантство — всё это означает вести неправильную линию. Это справедливо как для политики, так и для искусства.
В Китае среди сил, образующих единый фронт в литературе и искусстве, видное место занимают мелкобуржуазные деятели литературы и искусства. Их взгляды и произведения содержат много недостатков, но в то же время эти деятели в какой-то мере тянутся к революции, в какой-то мере сближаются с трудовым народом. Поэтому помочь им преодолеть свои недостатки, бороться за вовлечение этих деятелей в ряды фронта служения трудовому народу является особенно важной задачей.
Одним из главных средств борьбы на фронте литературы и искусства является литературная и художественная критика. Эту критику надо развивать; в прошлом работа в данном направлении велась крайне недостаточно, и товарищи правильно указывали здесь на это. Литературная и художественная критика представляет собою сложную проблему, требующую глубокого специального изучения. Здесь я хочу особо остановиться лишь на основном вопросе — на вопросе о критерии в критике и, наряду с этим, вкратце изложить своё мнение по отдельным вопросам, выдвинутым некоторыми товарищами, а также коснуться некоторых ошибочных взглядов.
Литературная и художественная критика имеет два критерия: политический и художественный.
В свете политического критерия всё то, что благоприятствует борьбе против японских захватчиков и сплочению народа, всё то, что стимулирует моральное единство народных масс, всё то, что дает отпор движению вспять и содействует движению вперед, — всё это хорошо; и, наоборот, всё то, что не благоприятствует борьбе против японских захватчиков и сплочению народа, всё то, что порождает моральный разлад в народных массах, всё то, что противодействует движению вперёд и тянет людей назад, — всё это дурно. Но на чём же в конечном счёте мы должны основывать своё суждение, говоря о хорошем и дурном: на побуждениях (то есть субъективных желаниях) или на результатах (то есть общественной практике)? Идеалисты упорно выпячивают значение побуждений и отрицают значение результатов; сторонники механистического материализма упорно выпячивают значение результатов и отрицают значение побуждений. В противоположность и тем и другим, мы с диалектико-материалистических позиций рассматриваем побуждения и результаты в их единстве. Побуждения, преследующие интересы масс, должны быть неотделимы от результатов, получающих признание масс, между ними должно быть единство. Если побуждения преследуют личные или узкогрупповые интересы, это дурно; если побуждения преследуют интересы масс, но не приводят к результатам, которые получают признание масс, которые приносят массам пользу, это тоже дурно. Судить о том, руководствуется ли автор правильными, добрыми желаниями, то есть судить о его побуждениях, надо не по его декларациям, а по тому, насколько полезны результаты его деятельности (прежде всего его произведения) для широких слоёв общества. Общественная практика и её результаты являются критерием для проверки субъективных желаний или побуждений. Нашей литературной и художественной критике должно быть чуждо сектантство; руководствуясь общим принципом сплочения для борьбы против японских захватчиков, мы должны допускать существование литературных и художественных произведений, отражающих самые разнообразные политические взгляды, но в то же время наша критика должна твёрдо стоять на принципиальных позициях: необходимо подвергать острой критике и осуждать все литературные и художественные произведения, содержащие антинациональные, антинаучные, антинародные, антикоммунистические взгляды, ибо как по побуждениям, так и по результатам такие, с позволения сказать, «произведения» срывают дело сплочения для борьбы против японских захватчиков.
В свете художественного критерия всё то, что стоит на относительно высоком художественном уровне, — хорошо или относительно хорошо, а всё стоящее на относительно низком художественном уровне — дурно или относительно дурно. Конечно, и здесь тоже надо судить по социальной полезности произведения. Среди деятелей литературы и искусства почти нет людей, которые бы не считали свои собственные произведения прекрасными. Наша критика должна допускать свободное соревнование самых разнообразных произведений искусства, но в то же время совершенно необходимо правильно судить об их достоинствах, исходя из требований науки об искусстве, с тем чтобы искусство, стоящее на относительно низком уровне, постепенно совершенствовалось и становилось искусством относительно высокого уровня, чтобы искусство, не отвечающее требованиям борьбы широких масс, превращалось в искусство, отвечающее этим требованиям.
Итак, имеются два критерия — политический и художественный; каково же соотношение между ними? Между политикой и искусством нельзя ставить знак равенства, точно так же, как его нельзя ставить между общим мировоззрением и методами художественного творчества и художественной критики. Мы отрицаем не только абстрактный, абсолютно неизменный политический критерий, но и абстрактный, абсолютно неизменный художественный критерий; каждый класс в каждом классовом обществе обладает своим особым критерием, как политическим, так и художественным. Однако любой класс в любом классовом обществе всегда ставит политический критерий на первое место, а художественный — на второе. Буржуазия всегда отвергает произведения пролетарской литературы и искусства, как бы высоки ни были их художественные достоинства. Пролетариат должен определять своё отношение к литературному и художественному произведению прошлых эпох прежде всего в зависимости от того, какое отношение к народу данное произведение выражает и имело ли оно прогрессивное значение в истории. Бывают произведения политически в корне реакционные, но в то же время, быть может, и обладающие некоторой художественностью. Но чем художественнее реакционное по своему содержанию произведение, тем сильнее оно способно отравлять народ и, значит, тем решительнее следует его отвергать. Общей особенностью литературы и искусства всех эксплуататорских классов в период их заката является противоречие между реакционным политическим содержанием и художественной формой произведений. Мы же требуем единства политики и искусства, единства содержания и формы, единства революционного политического содержания и по возможности совершенной художественной формы. Недостаточно художественные произведения искусства, как бы они ни были прогрессивны политически, всё же недейственны. Поэтому, выступая против произведений искусства, содержащих ошибочные политические взгляды, мы в то же время выступаем и против тенденции к писанию «агиток», содержащих только правильные политические взгляды, но художественно беспомощных. В литературе и искусстве мы должны вести борьбу на два фронта.
Указанные тенденции свойственны многим нашим товарищам. Многие товарищи склонны относиться пренебрежительно к художественной стороне своих произведений, и поэтому им следует обратить внимание на повышение их художественного уровня. Однако я считаю, что сейчас особенно серьёзное значение имеет политическая сторона. Некоторые товарищи не обладают даже самыми элементарными политическими познаниями, в результате чего у них возникают различные путаные представления. Позвольте мне привести несколько примеров из жизни Яньани.
Возьмём, например, «теорию человеческой сущности». Есть ли на свете такая вещь, как человеческая сущность? Конечно, есть. Но в мире существует лишь конкретная человеческая сущность и нет абстрактной человеческой сущности. В классовом же обществе существует лишь человеческая сущность, носящая определённый классовый характер, и нет внеклассовой человеческой сущности. Мы стоим за пролетарскую человеческую сущность, за человеческую сущность широких масс народа, а помещики и буржуазия стоят за помещичью и буржуазную человеческую сущность, хотя на словах они этого и не говорят, а выдают её за единственную человеческую сущность. Человеческая сущность, о которой трубят некоторые мелкобуржуазные интеллигенты, тоже оторвана от народных масс или даже носит антинародный характер. Человеческая сущность, о которой они говорят, это по сути дела всего лишь буржуазный индивидуализм, поэтому-то в их глазах всё то, что составляет пролетарскую человеческую сущность, оказывается не соответствующим человеческой сущности.
Именно в таком плане трактуется «теория человеческой сущности», которую теперь кое-кто в Яньани предлагает положить в основу так называемой теории литературы и искусства. Это совершенно неправильно.
Говорят, что «основной исходной точкой для литературы и искусства является любовь, любовь к человеку». Любовь действительно может служить исходной точкой, однако существует другая исходная точка, и притом основная. Любовь — это явление идеального порядка, это продукт общественного развития. Наш основной принцип состоит в том, чтобы отправляться не от идеального, а от объективной практики. Любовь к пролетариату возникла у наших работников литературы и искусства, вышедших из интеллигенции, в результате того, что условия общественной жизни заставили их почувствовать общность своей судьбы с судьбой пролетариата. Наша ненависть к японскому империализму является результатом того, что японский империализм нас угнетает. На свете не бывает беспричинной любви, как не бывает и беспричинной ненависти. Что же касается так называемой «любви к человеку», то с тех пор, как человечество разделилось на классы, на свете не было такой всеобъемлющей любви. Идею всеобъемлющей любви охотно проповедовали все господствующие классы прошлого; многие так называемые мудрецы также охотно проповедовали её, но никто ещё не осуществлял её по-настоящему, ибо в классовом обществе она невозможна. Подлинная любовь к человеку возможна, но лишь после того, как во всём мире будут уничтожены классы. Классы раскалывают общество на антагонистические группы, и лишь после уничтожения классов появится любовь ко всему человечеству. В настоящее же время такой любви ещё нет. Мы не можем любить врагов, не можем любить уродливые явления в обществе. Наша цель — уничтожить их. Это азбучная истина; неужели же наши работники литературы и искусства всё ещё не понимают этого?
Говорят, что «во всех прежних произведениях литературы и искусства уделялось одинаковое место изображению как светлого, так и тёмного — того и другого поровну». В этом утверждении много путаного. Произведения литературы и искусства отнюдь не всегда отвечают этой характеристике. Многие мелкобуржуазные авторы не находили в жизни ничего светлого; в их произведениях содержалось только обличение тёмного, и такие произведения получили название «обличительной литературы». А были и такие, которые занимались исключительно пропагандой пессимизма, отвращения к жизни.
Напротив, литература СССР в период строительства социализма описывает главным образом светлое. Она показывает и недостатки в работе, рисует и отрицательные типы, но описание тёмного даётся лишь для того, чтобы оттенить общую светлую картину, а вовсе не так, как здесь говорили, «того и другого поровну». Буржуазные деятели литературы и искусства периода реакции изображают революционные массы как бунтовщиков, а самих себя как святых, то есть выдают светлое за тёмное и наоборот. Только подлинно революционные писатели и художники в силах правильно решить вопрос о том, что следует воспевать и что обличать. Обличать все тёмные силы, несущие вред народным массам, воспевать всякое революционное выступление народных масс — такова основная задача деятеля революционной литературы и революционного искусства.
Утверждают, что «до сих пор задачей литературы и искусства всегда было обличать». Это рассуждение, как и предыдущее, свидетельствует об отсутствии научных исторических знаний. Выше уже было сказано, что прежние произведения литературы и искусства вовсе не ограничивались только обличением. Для деятелей революционной литературы и искусства объектами обличения могут быть только агрессоры, эксплуататоры, угнетатели и та отвратительная печать, которую они накладывают на народ, но вовсе не сами широкие народные массы. Народные массы тоже не лишены недостатков, но эти недостатки должны преодолеваться путём развёртывания критики и самокритики в народе, и такая критика и самокритика является одной из важнейших задач литературы и искусства. Однако это отнюдь нельзя назвать «обличением народа». В отношении народа речь может идти в основном только о его просвещении, о необходимости повышать его культурный уровень. Только представители контрреволюционной литературы и искусства могут изображать народ «тупоумным от природы», а революционные массы — «деспотическими бунтовщиками».
Утверждают, что «эпоха фельетона ещё продолжается и нам ещё нужна литературная манера Лу Синя». Лу Синь, живя в обстановке господства тёмных сил, был лишен свободы слова и потому сражался оружием фельетона, полного холодной иронии и острой сатиры. И здесь Лу Синь был совершенно прав. Нам тоже нужно ядовито высмеивать фашизм, китайских реакционеров и всё то, что вредит народу; но в Пограничном районе Шэньси — Ганьсу — Нинся и на территории опорных баз сопротивления в тылу у оккупантов, где деятелям революционной литературы и искусства предоставлены все демократические свободы и только контрреволюционным элементам таких свобод не предоставлено, нельзя попросту заимствовать форму фельетонов Лу Синя. Здесь мы можем говорить полным голосом и нам незачем прибегать к туманным обинякам, которые затрудняют народным массам понимание произведения. Если же речь идёт не о врагах народа, а о самом народе, то надо помнить, что и Лу Синь эпохи фельетона никогда не высмеивал революционный народ и революционные партии и не нападал на них; по отношению к ним он держался в своих фельетонах совсем иного тона, чем по отношению к врагам. Выше мы уже говорили, что недостатки народа необходимо критиковать, но при этом надо стоять на подлинно народных позициях, и наша критика должна быть проникнута горячим стремлением защищать народ и воспитывать его. Обращаться же со своим товарищем как с врагом — значит самому становиться на позиции врага. Означает ли это, что мы вовсе отказываемся от сатиры? Нет, сатира будет необходима всегда. По существуют различные виды сатиры: сатира, обращённая против врагов, сатира, обращенная против союзников, сатира, обращённая против людей из нашего же лагеря, причём в каждом случае наш подход должен быть различным. Мы отнюдь не против сатиры вообще и должны отказаться лишь от применения её без разбору. Говорят так: «Я не склонен славословить, потому что произведения, прославляющие светлое, едва ли могут быть выдающимися, а произведения, рисующие тёмное, едва ли могут быть ничтожными». Одно из двух: либо ты буржуазный писатель или художник, и тогда ты прославляешь не пролетариат, а буржуазию, либо ты пролетарский писатель или художник, и тогда ты прославляешь не буржуазию, а пролетариат и весь трудовой народ. Произведения, прославляющие светлые стороны буржуазии, едва ли могут быть выдающимися, а произведения, рисующие её темные стороны, едва ли могут быть ничтожными; произведения, прославляющие светлые стороны пролетариата, едва ли могут быть незначительными, но произведения, рисующие так называемые «тёмные стороны» пролетариата, обязательно ничтожны. Разве это не подтверждено всей историей литературы и искусства? Почему не воспевать народ — творца истории человечества? Почему не воспевать пролетариат, коммунистическую партию, новую демократию, социализм? А существуют ещё и такие люди, которые не питают никаких тёплых чувств к делу народа, занимают по отношению к борьбе и успехам пролетариата и его авангарда равнодушную позицию стороннего наблюдателя. Эти люди интересуются только собой и без устали славят только самих себя, да иногда ещё некоторых «героев» из той узкой группки, с помощью которой они наживают себе капитал. Такие мелкобуржуазные индивидуалисты, конечно, не желают воспевать революционный народ, укреплять его мужество в бою, его веру в победу. Подобные люди лишь разлагают революционные ряды, и в таких «певцах» революционный народ не нуждается.
Говорят ещё и так: «Дело не в позиции, позиция у меня правильная, намерения хорошие, суть дела мне понятна, только вот выразить всё это я не сумел, и в результате произведение всё-таки сыграло отрицательную роль». Выше я уже говорил о диалектико-материалистической точке зрения в вопросе о побуждениях и результатах; теперь следует выяснить: не является ли вопрос о результатах одновременно и вопросом о позиции? Если человек в своей работе будет руководствоваться лишь побуждениями и не будет интересоваться вопросом о результатах, то он уподобится врачу, который только выписывает рецепты, но которому нет никакого дела до того, сколько людей погибло в результате его лечения, или политической партии, которая ограничивается декларациями, вовсе не интересуясь тем, осуществляются ли они на практике. Позвольте спросить: будет ли такая позиция правильной? Будут ли такие намерения хорошими? Строя наперед расчёты относительно будущих результатов, мы, разумеется, не гарантированы от ошибок. Однако если факты уже доказали нам, что результат получается отрицательный, а мы всё-таки будем действовать по-старому, то можно ли считать, что намерения у нас хорошие? Мы должны судить о политической партии или о враче по их практике, по результатам их деятельности; с этой же точки зрения мы должны судить и о писателе. Действительно хорошие намерения требуют, чтобы учитывались результаты, подытоживался опыт, исследовались методы или — если речь идёт о творчестве — приёмы изображения. Подлинно хорошие намерения требуют вполне искренней самокритики недостатков и ошибок в работе, решимости исправлять эти недостатки и ошибки. Именно так применяют метод самокритики коммунисты. Только такая позиция является правильной. В то же время только в процессе практической деятельности, проникнутой строжайшим чувством ответственности, можно постепенно понять, в чём состоит правильная позиция, и шаг за шагом овладевать ею. Если же ты в практической деятельности не будешь продвигаться вперёд в этом направлении, а будешь лишь самонадеянно утверждать, что ты «всё понял», то на деле окажется, что ты решительно ничего не понял.
И, наконец, утверждают: «Призывать нас к изучению марксизма неправильно: это приведёт к тому, что мы усвоим такой творческий метод, при котором будем лишь повторять зады диалектического материализма, а это повредит нашему творческому настроению». Марксизм мы изучаем для того, чтобы рассматривать мир, общество, литературу и искусство под углом зрения диалектического и исторического материализма, но отнюдь не для того, чтобы превращать литературные и художественные произведения в лекции по философии. Марксизм может только охватывать, но не подменять собой реализм в художественном творчестве, точно так же, как он может охватывать, но не подменять собой атомную и электронную теории в физике. Пустые, сухие, догматические формулы наносят вред творческому настроению, да и не только творческому настроению: они прежде всего наносят вред самому марксизму. Догматический «марксизм» — это вовсе не марксизм, а нечто антимарксистское. Может ли всё-таки марксизм разрушать какие-либо творческие настроения? Да, может. Онрешительно разрушает феодальные, буржуазные, мелкобуржуазные, либеральные, индивидуалистические, нигилистические, эстетские, аристократические, упадочнические, пессимистические и различные другие ненародные, непролетарские творческие настроения. А если такие творческие настроения бывают у пролетарских писателей и художников, то следует ли их разрушать? Я считаю, что следует, и притом самым решительным образом, а разрушая старое, одновременно можно будет строить новое.
О чём свидетельствует тот факт, что в кругах работников литературы и искусства в Яньани возникли указанные проблемы? О том, что в этих кругах ещё распространены отклонения от правильного стиля работы, что у наших товарищей есть ещё много таких грехов, как идеализм, догматизм, фантазерство, пустословие, пренебрежение к практике, отрыв от масс и т.д. Здесь требуется настоящая и серьёзная кампания по исправлению стиля работы.
Многие из наших товарищей ещё не совсем ясно представляют себе разницу между пролетариатом и мелкой буржуазией. Многие члены партии вошли в партию организационно, но идеологически они ещё не совсем, а то и вовсе не вошли в неё. У этих людей, идеологически не вошедших в партию, головы всё ещё набиты мусором, оставшимся от эксплуататорских классов; они совершенно не понимают, что такое пролетарская идеология, что такое коммунизм, что такое партия. Они рассуждают так: «что это ещё за пролетарская идеология, разве это не всё та же старая канитель?» Им невдомёк, что овладеть этой самой «канителью» вовсе не легко, что есть люди, которым за всю свою жизнь так и не приобрести облика коммуниста, и что таким людям остаётся только уйти из партии. Поэтому, хотя большинство товарищей, состоящих в нашей партии, в наших рядах, — люди идейно выдержанные, всё же для того, чтобы в результате нашего руководства революция развернулась ещё шире и завершилась быстрее, нам необходимо по-настоящему навести порядок в своих рядах, как в идеологическом, так и в организационном отношении. А для того чтобы навести порядок в организационном отношении, нужно прежде всего навести порядок в идеологическом отношении, развернуть борьбу пролетарской идеологии против непролетарской идеологии. В кругах работников литературы и искусства в Яньани идеологическая борьба уже развернулась, и это совершенно необходимо. Выходцы из мелкой буржуазии всегда упорно стараются всякими средствами — в том числе и литературными и художественными — показывать самих себя, пропагандировать свои убеждения, добиваясь преобразования партии, преобразования всего мира по образу и подобию мелкобуржуазного интеллигента. При таком положение вещей наша задача заключается в том, чтобы громко крикнуть им: «Эй вы, «товарищи»! Этот номер не пройдёт! Пролетариат не будет приспосабливаться к вам. Пойти на поводу у вас, по сути дела, означает пойти на поводу у крупных помещиков и крупной буржуазии. Это грозит гибелью партии, гибелью родины». За кем же идти? Преобразовать партию, преобразовать мир можно только по образу и подобию пролетарского авангарда. Мы ожидаем, что товарищи работники литературы и искусства осознают всю серьёзность этого спора и примут более активное участие в борьбе, с тем чтобы добиться оздоровления всех наших товарищей, чтобы наши ряды полностью и по-настоящему сплотились и окрепли идеологически и организационно.
Вследствие того, что у нас в идеологическом отношении ещё далеко не всё благополучно, многие наши товарищи не сумели толком понять различие между опорными базами революции и районами гоминдановского господства и из-за этого наделали немало ошибок. Многие товарищи прибыли сюда прямо из шанхайских подлестничных клетушек10. Но, прибыв из таких клетушек на территорию опорной базы революции, товарищи перешли не только из одного района в совершенно иной, но и из одной исторической эпохи в совершенно иную — из полуфеодального, полуколониального общества, находящегося под господством крупных помещиков и крупной буржуазии, перенеслись в революционное общество новой демократии, находящееся под руководством пролетариата. Прибыть на территорию опорной базы революции — это значит перенестись в эпоху, небывалую во всей многотысячелетней истории Китая, в эпоху власти широких народных масс. Люди, которые нас окружают, среди которых мы ведём свою пропагандистскую работу, — это совершенно инке люди. Прежняя эпоха безвозвратно ушла в прошлое. Поэтому нам необходимо без малейших колебаний слиться с этими новыми народными массами. Если же и здесь, среди этих новых масс, товарищей по-прежнему будет отличать, как я говорил в прошлый раз, «незнание», «непонимание», если они и здесь будут подобны «герою, которому негде показать свою доблесть», то таким товарищам придется трудно не только в деревне, но даже и в Яньани. Некоторые товарищи думают так: «Я буду по-прежнему писать для читателей «большого тыла»11, это и знакомо мне и имеет «общенациональное значение». Такие рассуждения совершенно неправильны. «Большой тыл» тоже будет изменяться, читатели «большого тыла» не желают выслушивать от писателей опорных баз революции всё те же старые истории, давно уже им приевшиеся. Они ждут, чтобы писатели из опорных баз революции рассказали им о новых людях, о новом мире. Поэтому чем определённее литературное произведение рассчитано на народные массы опорных баз революции, тем больше его общенациональное значение. В «Разгроме» Фадеева12 изображён только один маленький партизанский отряд. Это произведение было написано вовсе не для того, чтобы угодить вкусам читателей старого мира, и тем не менее оно оказало влияние на весь мир. По крайней мере на Китай, как всем известно, оно оказало очень большое влияние. Китай идёт вперёд, а не назад. Китай ведут вперёд опорные базы революции, а не какие-нибудь отсталые районы, которые сами идут вспять. В процессе выправления стиля товарищи должны в первую очередь уяснить себе это основное положение.
А раз необходимо слиться с новой эпохой — эпохой новых народных масс, значит необходимо до конца решить вопрос о своём отношении к народным массам. Нашим девизом должны стать следующие строки Лу Синя:
«Нахмурив брови, с холодным презреньем взираю на осуждающий перст вельможи. Но, склонив голову, готов, как буйвол, служить ребёнку»13.
Под словом «вельможа» здесь понимается враг; мы никогда не склоним голову перед врагом, как бы он ни был свиреп. Под словом «ребёнок» здесь понимается пролетариат и широкие народные массы. Все члены коммунистической партии, все революционеры, все работники революционной литературы и искусства должны взять себе в пример Лу Синя, должны стать «буйволом» для пролетариата и народных масс, отдавать им все свои силы, всю свою жизнь до последнего вздоха. Для того чтобы интеллигенция могла слиться с народными массами, могла служить народным массам, необходимо время на то, чтобы узнать друг друга. В ходе этого взаимного познания не только возможны, но и неизбежны муки и трения. Однако нужно лишь, чтобы проявлялась решимость, и тогда цель будет достигнута.
Я сегодня остановился лишь на нескольких основных вопросах направления нашей деятельности в области литературы и искусства. Имеется ещё много конкретных вопросов, изучение которых необходимо продолжать в дальнейшем. Я уверен, что товарищи найдут в себе решимость идти в этом направлении. Я уверен, что в процессе исправления стиля, в длительной учёбе и работе товарищи, несомненно, сумеют перестроить и себя и свое творчество, сумеют создать множество превосходных произведений, которые будут горячо приняты широкими народными массами, сумеют поднять литературу и искусство как на территории опорных баз революции, так и во всём Китае на новую, славную ступень.
1 См. В.И. Ленин, «Партийная организация и партийная литература». В этой работе Ленин, показывая отличительные черты пролетарской литературы, пишет: «Это будет свободная литература, потому что не корысть и не карьера, а идея социализма и сочувствие трудящимся будут вербовать новые и новые силы в её ряды. Это будет свободная литература, потому что она будет служить не пресыщенной героине, не скучающим и страдающим от ожирения «верхним десяти тысячам», а миллионам и десяткам миллионов трудящихся, которые составляют цвет страны, её силу, её будущность. Это будет свободная литература, оплодотворяющая последнее слово революционной мысли человечества опытом и живой работой социалистического пролетариата, создающая постоянное взаимодействие между опытом прошлого (научный социализм, завершивший развитие социализма от его примитивных, утопических форм) и опытом настоящего (настоящая борьба товарищей рабочих)» (Соч., т. 10, стр.
2 Лян Ши-цю — член контрреволюционной китайской национал-социалистической партии. В течение долгого времени он выступал с пропагандой идей реакционной американской буржуазии в области литературы и искусства, упорно боролся против революции и поносил революционную литературу и искусство.
3 Чжоу Цзо-жэнь и Чжан Цзы-пин после захвата Японией в 1937 году Пекина и Шанхая перешли на сторону японских захватчиков.
4 См. речь Лу Синя «О лиге левых писателей» в сборнике «Инакомыслящий» (Собрание сочинений, т. 4).
5 См. статью Лу Синя «Смерть» в приложении к сборнику «Цецзетин» (Собрание сочинений, т. 6).
6 «Пастушок» — распространённая в Китае небольшая музыкальная пьеска с пением и танцами. В ней всего две роли: мужская — пастушок, женская — деревенская девушка. Содержание пьесы раскрывается в дуэте пастушка и девушки. В начальный период войны против японских захватчиков эта пьеса с изменённым текстом использовалась для пропаганды идей борьбы против врага и одно время была очень широко распространена.
7 Иероглифы, обозначающие слова «человек, рука, рот, нож, вол, баран», сравнительно просты по написанию и в старом Китае в учебниках родного языка для начальной школы обычно включались в первые уроки.
8 «Белый снег солнечной весной» и «Простой деревенский человек» — названия песен княжества Чу (III век до нашей эры). Мотив первой песни сложней, второй — проще. В антологии китайской литературы «Вэньсюаяь» в «Вопросах Сун Юя к князю Чу» рассказывается о том, как некто в столице княжества Чу запел «Белый снег солнечной весной», и «ему вторило лишь несколько десятков человек», когда же он запел «Простой деревенский человек», то песню подхватили тысячи людей.
9 См. В.И. Ленин, «Партийная организация и партийная литература». Ленин пишет: «Литературное дело должно стать частью общепролетарского дела, «колёсиком и винтиком» одного единого, великого социал-демократического механизма, приводимого в движение всем сознательным авангардом всего рабочего класса» (Соч., т. 10, стр. 27. — Прим. ред.).
10 Клетушки, расположенные под лестницами или рядом с лестницами шанхайских домов. Это узкие и тёмные каморки, а потому квартирная плата за них сравнительно невысока. Нуждающиеся писатели и художники, интеллигенты и мелкие служащие большей частью жили в таких каморках.
11 Имеются в виду районы гоминдановского господства. В период войны против японских захватчиков люди обычно называли обширные районы на Юго-Западе и Северо-Западе Китая, не захваченные японскими оккупантами и находившиеся под господством гоминдана, «большим тылом», в отличие от «малого тыла», то есть опорных баз сопротивления захватчикам, находившихся в тылу японских оккупантов и руководимых коммунистической партией.
12 А. Фадеев — известный советский писатель. Его повесть «Разгром», изданная в 1927 году, описывает борьбу партизанского отряда, в который входили сибирские рабочие, крестьяне и интеллигенты-революционеры, против контрреволюционных банд во время гражданской войны в Советском Союзе. Эта повесть была переведена на китайский язык Лу Синем.
13 См. фельетон Лу Синя «Автошарж» из «Сборника не вошедшего в сборники» (Собрание сочинений, т. 7).
Мао Цзэ-дун. Избранные произведения. Том 4. — М., Издательство иностранной литературы, 1953. — сс.